и тропинки; подступает к лесудымка, тонет яблоня в тумане.Ручейки благоухают медом,выдохшейся мятой — под мостками,где проходишь ты, и солнце рядом,и замедленные краски жизни.Вслед шагам твоим, пренебрегающиммною, здесь сидящим беззаботно —на запруде, что это стремитсяиз груди моей бесповоротно?В горле гор вот-вот застынет голоспастухов, над чащей дым струится,обретая в вышине лиловость.В проседи росы мои одежды.
Стрела — иль молния — пронзает город.День обрывается, а там и вечерв прожилках звуков овладеет мноюза гранью этой паузы недолгой.Так ты была, безмолвная, за граньюмоих кошмаров, боль моя, морщинкана солнце, а потом ты возникалав дверном проеме, заслоняя небо.Рождалась из всего, из каждой формы,меня когда-то смутно оскорбившей,из каждой улицы, куда не смог быя никогда уже ступить от страха.Ты, неотступная, непоправимая,и стены, и замедленные тучи,и ласточки — все это образ мира,обрушившийся молча на меня.* * *
«Опять любви светила проплывают…»
Опять любви светила проплываютнад головами нашими туманными,а мы сидим на разных берегахв неведенье. И кажется естественным,что я тебя не видел никогда,что вдруг ты возникаешь в древнем свете.Желанье? Сожаленье? И желанье,и сожаленье, тот же горький жар.Астральное вино пылало солнцемрасплавленным, и ты пила глоткамии вглядывалась в слепоту пейзажа.
МРАК
А вот как раз и час ночной, когдаиз глубины эфира проступаетрастрепанная голова земли,ее лицо, которое утешитьдолжны мы нашим бдением печальными тусклым светом городских созвездий.Рожденный в самых мрачных безднах ветертрясет засохшие сады, разноситпо улицам кошачьи вопли,расшатанными ставнями стучит;кто не боится выйти, видит ветер,мигающий фонарь, фигуры пьяных.
