Западноевропейская поэзия XX века

доносится остекленелый крик детей, от которого стынет кровь.
«Быть может, на грани между явью и грезой…» — лепечу
и слушаю корундовую иголку
в последних бороздках, без музыки, без щелчка.
«Не в этой жизни, в другой», — как никогда, ликует,
изливая неудержимый свет,
ее горделивый взгляд, афиширующий независимость мысли
от мужчины, чьи несет она, и может — с охотою, ласки и гнет.

ДЖОРДЖО КАПРОНИ Перевод Евг. Солоновича

Джордже Капрони (род. в 1912 г.). — Трогательное отношение к обыденным предметам и явлениям, верность автобиографическим мотивам, тонкая поэтическая техника, характерные для первого сборника Капрони, «Подобие аллегории» (1936), отличают и последующие книги поэта, испытавшего со временем некоторое влияние герметизма.

В дни второй мировой войны Капрони в рядах итальянской армии находился на Западном фронте, а после капитуляции Италии 8 сентября 1943 г. принял участие в движении Сопротивления. Книга 1952 г. «Стансы о фуникулере», с ее плачами-сонетами о войне, знаменовала собой новый этап в творчестве Капрони: «частная» биография поэта зазвучала в контексте общечеловеческой эпопеи.

Одной из самых своеобразных поэтических книг, написанных в XX в. по-итальянски, стал сборник Калрони «Семя слез» (1959), посвященный памяти Анны Пикки, матери поэта; книге свойственны мягкий лиризм, неподдельность чувств, искусная простота формы.

Стихотворения Капрони печатались в сборниках «Итальянская лирика, XX век» и «Ярость благородная». Публикуемые в томе перевода выполнены для настоящего издания.

ПОМНЮ

Помню старинную церковь,
пустынную,
в час, когда воздух оранжевеет
и каждый голос дробится
под сводом неба.

Ты устала,
и мы устроились на ступеньках,
как двое нищих.

А кровь бурлила
от удивления: на наших глазах
каждая птица превращалась в звезду
в глубине неба.

В ТО ВРЕМЯ КАК, НЕ ПРОЩАЯ СЬ…

Песни твоей вечерней —
сладостных звуков больше
не дарит твой силуэт
воздуху над балконом,
расцветшему было надеждой,
порукой…

Легкая песня
смолкла перед разлукой:
в то время как, не прощаясь,
мой день — не подав и знака —
погружается в царство мрака
и сгущается в сердце мгла,
повернулась ты и ушла.

Больше тень тобою не скрашена,
ночь упала, просвета нет,
восковая свеча погашена.

НА ЗАРЕ

Моя родная, в баре на заре
как тянется зима и как я зверски
продрог — а ты все не приходишь! Здесь,
где каменеет кровь, где, как ни лезь
из кожи, не согреешься, — о, боже,
что слышу я? Что там, на пустыре?
Какой трамвай то открывает двери