— Ага! — произнес Кессиас, и глаза его вспыхнули. — Сделку? Какую? Вы что, велели ему держаться подальше от Поппи Неквер?
Лайам покаянно кивнул и мысленно себя вы бранил. Но тут же и оправдался. Он ведь не думал тогда, что Лонс заколол Тарквина.
— Вот что я вам скажу, Ренфорд, прекрасный пол — ваше слабое место. И это сразу видать. Возможно также, Лонс думает, что мы скостим ему все грехи, потому что вы по уши втюрились в его красотку- сестричку?
Кессиас улыбался, насмешка попала не в бровь, а в глаз. Лайам сиротливо понурился.
— Ну что ж, значит, завтра мы его арестуем, и делу конец.
И он приложился к кружке, чтобы запить не приятное ощущение. На ум ему вдруг пришел Фанукл. Когда Лонса арестуют, будет ли этот урод считать, что Лайам с ним в расчете? Или втянет его во что-то еще?
Некоторое время они сидели молча, потягивая забористый сидр. Лайам чувствовал, что лицо его раскраснелось.
Внезапно эдил разразился громоподобным хохотом и грохнул кружкой о стол.
— Что это мы пригорюнились, как плаксивые бабы? — зычно вопросил он и улыбнулся, оскалив зубы. Черная борода делала его улыбку особенно устрашающей. — Дело сделано! Мы разыскали убийцу! Завтра негодяя потянут в тюрьму. Я снова примусь следить за порядком в тавернах, а вы вернетесь к вашим ученым книжкам! Все! Берите котел и пошли!
Эдил бодро встал и, качнувшись, вышел из кухни. Лайам поднялся из-за стола куда медленнее, чем его сотоварищ, он чувствовал, как кровь закипает в его мозгу. Голова Лайама пошла кругом. Он понял, что выпил куда больше, чем следовало бы, впрочем, у него хватило ума воспользоваться прихваткой, когда он снимал горячий котел с огня.
Кессиас громогласно воззвал к Бурсу, повелевая тому разжечь камин в гостиной и принести еду, но тут же сам принялся возиться с дровами, беззлобно обругав появившегося слугу.
— Вечно ты еле ползаешь, Бурс! Огнем я сам займусь! А ТЫ тащи нам закуску. И еще прихвати свою дудку и третью кружку! Эй, Ренфорд, — окликнул эдил Лайама, осторожно перемещавшегося по комнате, — вешайте котел на огонь и наливайте себе еще!
Вернулся Бурс, он нес огромный поднос, заваленный холодным мясом, сыром и хлебом. Под мышкой слуга держал флейту. Сквозь стремительно сгущающийся туман опьянения Лайам успел разглядеть, что кислая улыбка слуги вовсе не такая уж кислая и что на самом деле Бурс замечательный малый и, должно быть, совсем не дурак повеселиться, особенно если хозяин не прочь. Слуга поставил поднос на сундук, стоящий рядом с камином, и отступил чуть назад, чтобы несколько раз дунуть в мундштук инструмента.
Невзирая на обильный обед, поглощенный днем, Лайам с энтузиазмом накинулся на закуски, сдобренный пряностями сидр разжег его аппетит.
— Значит, так, Бурс, — сказал Кессиас, пока Лайам без разбора запихивал в рот колбасу, сыр и хлеб, — час поста еще не настал, а мы с Ренфордом покончили с делом, подобного которому в моей практике еще не бывало. И к тому же нам нужно одолеть этот котел. Так что ты получаешь сидр, а мы получаем музыку.
Повелительно взмахнув рукой, Кессиас наполнил третью посудину и сунул ее слуге. Тот приложился к кружке, потом отставил ее в сторонку, поднес флейту к губам и завел развеселую плясовую.
Кессиас рассмеялся и захлопал в ладоши, притоптывая ногами.
— Давай, давай, Бурс! Он знает, что это моя любимая вещь, — доверительно проревел эдил, обращаясь к Лайаму. Лайам был занят грудой снеди, сложенной у него на коленях, но все-таки умудрился поднять голову и ответно кивнуть, хотя сам он эту мелодию слышал впервые.
К тому моменту, как Бурс умолк, Лайам успел расправиться с большей частью еды. Эдил снова наполнил его кружку и принялся отстукивать ритм, хлопая себя по колену. Бурс вновь поднес флейту к губам, он оказался очень неплохим музыкантом. Заслышав следующую мелодию, Лайам расплылся в улыбке и одобрительно закивал. Слуга заиграл песенку «О, безгубый флейтист!» — невзирая на протесты Кессиаса, требующего вернуться к первой мелодии. Впрочем, как только эдил заметил, что Лайам с удовольствием слушает Бурса, он тут же утих. Он пересел поближе к Лайаму и поинтересовался:
— Вам нравится?
— Очень! — отозвался Лайам, наскоро припоминая слова непристойной песенки. Он заметил, что в глазах Бурса, припавшего к флейте, вспыхнул озорной огонек. Лайаму показалось, что слуга будет не прочь, если ему подпоют.
— Ну, тогда пойте! — проревел Кессиас прямо ему в ухо, опасно шатнувшись.
— Я не умею петь.
— А играть?
Лайам, желавший без помех насладиться мелодией, пропустил вопрос мимо ушей. Тогда эдил сгреб его в охапку и поинтересовался снова:
— А играть вы умеете?
— Да, да.
— На лютне?
— Да, на лютне, немного, — отозвался Лайам, надеясь, что его оставят в покое, но тут, к его величайшему огорчению, Бурс снова умолк. Он отложил флейту в сторону и взглянул на хозяина с безмолвным вопросом. Кессиас, пошатываясь, двинулся к сундуку. Сбросив поднос на пол, Кессиас откинул тяжелую крышку и какое-то время копался в содержимом огромной укладки, уйдя в нее с головой. Когда он вынырнул обратно, в руках его оказался видавший виды футляр. Осторожно щелкнув замками, Кессиас извлек из него лютню прекрасной работы — из розового дерева, с колышками слоновой кости и посеребренными порожками. Эдил вручил лютню Лайаму, а сам уселся в стоящее чуть в сторонке плетеное кресло.
— Попробуете взять пару аккордов, сэр?
Лайам с изумлением воззрился на Бурса. Оказывается, этот милейший малый умеет еще и говорить. Лайам вдруг сообразил, что Бурс старше Кессиаса, редеющие волосы слуги были изрядно подернуты сединой.
— Пожалуй, да. Только сперва ее надо настроить.
— Она не нуждается в настройке, сэр.
Пожав плечами, Лайам взял несколько первых аккордов и убедился, что Бурс прав. Приободрившись, Лайам заиграл уверенней, и вскоре слуга присоединился к нему. Через несколько минут пальцы Лайама обрели нужную гибкость, и лютня с флейтой зазвучали как один инструмент. Когда они прошлись по теме «Флейтиста» дважды, Кессиас счел возможным взять на себя роль солиста. Со слухом у эдила было неважно, он больше орал, чем пел, но слова песни звучали отчетливо, а самым важным в «Безгубом флейтисте» являлись все же слова. Лайам стал подпевать эдилу, и хотя сочетание их голосов трудно было назвать приятным, совсем уж невыносимым его тоже нельзя было назвать, короче, на непристойную портовую песенку их вокальных данных вполне хватало.
Текстовых вариаций песенки, она была посвящена, как это следовало из названия, похождениям безгубого флейтиста — имелось бесконечное множество. В результате после первых трех стройно спетых куплетов Кессиас и Лайам затянули каждый свое. Эдил попытался было начать песню сызнова, но Лайам упорно гнул свою линию, налегая на тот вариант, которому его обучили в Харкоуте. Тогда Кессиас стал подхватывать только припев, и они таки довели песенку до развеселой концовки, причем грузный эдил даже пустился в пляс.
Рассмеявшись, Лайам снял пальцы с грифа, радуясь тому, что премьера прошла удачно.
— А вы неплохо играете, сэр, — заметил Бурс. Щеки его слегка покраснели.
— А ты лихо дерзишь, негодник ты этакий! — расхохотался Кессиас и хлопнул слугу по плечу так, что тот пошатнулся.
— Я, собственно, из-за этой мелодии и стал учиться играть, — признался Лайам. Его и вправду подвиг на музыкальные опыты именно «Безгубый флейтист». Он неустанно возился с лютней, пытаясь чем-то заполнить скуку плавания, и припоминал бессчетные варианты ее куплетов, которые так веселили его в портовых притонах разных стран и земель. Просто поразительно, насколько эта песенка вездесуща! Затем
