Оно пугало ее.
— Вы — Избранные, — заговорил Отец, в его голосе была неописуемая любовь. Он говорил ровно, медленно поворачиваясь в маленьком круге.
— Мы — Избранные, — Руби услышала, что повторяет за ним, как и остальные три девочки. Она боролась со странной, невыразимой необходимостью сдаться ему, не важно, что он попросит, не важно, что он сделает ей.
С ним всегда так сложно бороться.
— Бог любит вас.
Девочки вновь повторили его слова.
— Посланные Им, чтобы благословить этот мир.
И вновь, они произносили его фразу.
— Посланные Им, чтобы служить этому миру.
Руби старалась сконцентрироваться на укреплении своего щита, повторяя знакомые слова и фразы, но не слушая их.
— Посланные Им, чтобы спасти этот мир.
Последнее предложение повторялось вновь и вновь — заклинание или молитва или предложение. Тихими голосами, но все быстрей и быстрей, пока, наконец, не стало казаться, что слова сливаются, пока звук не стал практически… стоном.
И повторяя это, Руби держала глаза прикрытыми. Она отказывалась смотреть на то, что, как она знала, происходит.
Он всегда начинал с Эмми, с запада, хотя Руби не представляла почему. Возможно, это не имело никакого отношения к направлению, а просто Эмми была старше всех.
Но я не могу смотреть. Я становлюсь слабей, когда наблюдаю. Это так сильно пугает, что я забываю держать щит вокруг себя.
Сквозь ровное песнопение внезапно раздался громкий стон, и этот звук заставил ее взглянуть.
Отец стоял за Эмми, обе его руки лежали на ее голове. Его глаза были закрыты, и он продолжал произносить нараспев слова, его лицо было поднято к потолку — или к небесам.
Нет, не к небесам. Господь не выбирал его. Господь не хотел бы этого, я уверена.
Эмми стояла на коленях, ее голова была наклонена. Глаза закрыты. Она перестала петь, ее губы приоткрылись и стали влажными. Она вновь застонала, ее тело подрагивало и сотрясалось.
Руби знала, что происходит с ее подругой. Рут, Отец и ее мать могут называть это чем-то божественным, но она прекрасно все знала. Это совсем не было божественно. Это было непристойно. И тот факт, что Эмми оставалось девственницей, что она чувствовала во время этого действа лишь наслаждение, не меняло того, что это было изнасилование.
Никто не объяснял это Руби.
И никому не надо было объяснять ей, что Отец забирал куда больше, нежели невинность своих Избранных. Каждый раз, когда она смотрела на лицо матери, Рут или на лица многих других женщин церкви — женщин, которые когда-то тоже были Избранными, Руби получала очередное напоминание.
Отец крал жизнь.
Отец крал личность.
Понемногу за раз. Церемония. Ритуал юности. Рассказ в церкви своей истории. Как бы он ни называл это, результат был один.
Он разрушал.
— Так Бэмби в порядке? — спросила Тесса.
— Сегодня утром она была на завтраке и казалась такой же, как и всегда.
— Значит, он не высосал пока ее индивидуальность.
— Нет. Этот процесс, кажется, требует, по крайней мере, дюжины частных визитов к Сэмюелю, которые растягиваются на месяцы. Или, по крайней мере, так было раньше. Сейчас, кажется, все происходит быстрей или чаще. Как та черная дыра, с которой я его сравнивал, он поглощает энергию с все увеличивающейся скоростью.
— Чертов, энергетический вампир, — пробормотала Холлис. — Мы с Тессой поговорили о сне, сразу после того как она мне его рассказала. Но при дневном свете все звучит намного хуже.
— Это и есть хуже, — сказал Сойер. — Дракула по сравнению с Сэмюелем кажется милым и привлекательным.
Никто не засмеялся.
Демарко посмотрел на часы и тихо выругался.
— Мне нужно возвращаться. Если мы обсудили уже все события, то надо решить, что нам теперь делать.
— Мы обязаны помочь Руби, — сказала Тесса.
— Она, кажется, является одним из ключей, — вмешалась Холлис. — Другой дух, который посетил меня, Андреа — я не смогла опознать ее — сказала мне еще в Вентуре, что мы должны помочь Руби. Тогда она не назвала имени, но сегодня утром говорила более ясно. Хотя я не имею ни малейшего представления, что значит «Ищи ее в воде». Андреа четко сказала, что Руби может помочь нам остановить Сэмюеля.
— Руби всего двенадцать, — сказал Демарко. — Как она может помочь?
— Я не знаю. — Холлис, нахмурившись, посмотрела на него. — Ты можешь прочитать ее?
— Нет. Пока я не поймал Сэмюеля на том, что последние несколько недель он наблюдает за ней, я даже не был уверен, что она хотя бы латентный экстрасенс.
— Она — не латентный, она действующий экстрасенс. И мы думаем, у нее есть действительно важная способность или две…
Тесса перебила ее:
— Моя машина все еще там. И это хорошее оправдание для того, чтобы вернуться. Я не буду стараться увезти ее сегодня, — быстро добавила она. — Но вероятно, если я смогу поговорить с ней…
— Тебе надо быть очень аккуратной на территории Резиденции, — предупредил ее Демарко. И каждый услышал легкое ударение на первом слове.
— Почему? Уязвимость мнимая, ты же знаешь. Это…
— Нет, — сказал Демарко. — Это не так. Ты — уязвима, Тесса. То, что случилось с тобой в Резиденции — это тревожное чувство, будто за тобой наблюдают или тебе угрожают? Это был Сэмюель.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что пока он пытался проникнуть в твои мысли, старался воздействовать на тебя, я приложил все усилия, чтобы держать его подальше от тебя.
— Вы не были в моих мыслях. Ни один из вас. Я бы знала.
Демарко покачал головой.
— Это не то, что я делал. Я говорил, что не могу посылать мысли, а это значит, что у меня нет способности забираться в голову другого человека. Но моя способность защищать… развилась.
— Ну и дела, — пробормотал Квентин.
Демарко проигнорировал его.
— Несколько раз за последние несколько недель, я смог поставить своего рода щит, барьер между Сэмюелем и его целью. Это не более чем заглушающее поле, но считаю, что у него есть какой-то защитный эффект. Я должен знать, кто его цель, и у меня должно быть время, чтобы подготовиться. И прежде чем попробовать, я всегда убеждался, что один и меня не потревожат. Потому что каждый раз, когда я пытаюсь сделать это, я рискую быть раскрытым.
Тесса побледнела.
— Как ты узнал, что этим утром целью была я?
— Потому что он знал, что ты приедешь.
