и заморочил ему голову, и пустил по ложному следу, сбив с толку.
И дальше он изо дня в день всем своим видом показывал, что всё в доме идёт хорошо и правильно, и что постоянное пребывание отца в кухне на раскладушке ему, по меньшей мере, безразлично.
А вскоре, значит, и мать раскрыла Шизофреника, проникнув в его тайное жилище по телефону. Она и раньше пыталась его найти этим простым устаревшим способом. И звонила ему время от времени неожиданно, но он тут же узнавал её по голосу и очень быстро клал трубку. Значит, засечь его местонахождение она вряд ли до сих пор могла. А теперь, конечно, кто его знает, теперь неизвестно. Говорили они с нею довольно долго, и всё теперь может случиться или произойти.
И зачем Зара попросила его говорить с матерью подольше, и зачем он её послушался? Зачем правдиво отвечал на вопросы? Понимал же, что это опрометчиво.
А может, и Зара на их стороне и на них подпольно работает? Может, она только удачно прикидывается своей, строит из себя сторонницу, а на самом деле…
Как он раньше об этом не подумал? Ведь она же очень красивая? Очень. А кем обычно бывают красивые женщины? Они бывают актрисами театра и кино. В крайнем случае, артистками эстрады. И если Зара актриса, пусть даже эстрадная, то ей ничего не стоило сыграть эту простую женскую роль — актриса может прикинуться кем угодно и в кого угодно перевоплотиться. И любовь сыграть ей тоже ничего не составляет более или менее достоверно. Вопрос, как долго способна она играть любовь, чтобы себя с головой не выдать.
Впредь Шизофреник решил тщательно анализировать, всё, что делает Зара. Тем более подозрения его усилились.
Два утра подряд он просыпался, а Зары рядом не оказывалось. И в квартире её не оказывалось. Отец спал на своей раскладушке или изображал сон, а её нигде не было. Ни в ванной, ни в туалете, нигде. Конечно, раньше тоже бывало, что её не оказывалось в квартире, но это случалось только по вечерам или ночами, что опасности, конечно, особой не представляло. Но сейчас её не оказалось утром. А это уже совсем другое дело. И пришла она оба раза после того, как Шизофреник вышел с прутиком из дому. То есть они разминулись.
И в первый день Шизофреник ничего не сказал Заре, смолчал, продолжая наблюдение. А на второй — сказал. Пришёл с улицы, заглянул из коридора в комнату и сказал:
— Ты где это, — сказал, — была?
— Ты ревнуешь? — сказала Зара.
— Что я делаю? — сказал Шизофреник.
И Зара его успокоила:
— Ничего ты не делаешь, ничего. — и: — Какая разница, — сказала, — где я была раньше? Главное, что я теперь здесь.
— Сама? — сказал Шизофреник.
— Сама, — сказала Зара.
— Со мной? — сказал Шизофреник.
— С тобой, — сказала Зара.
Это несколько успокоило Шизофреника. Но Зара тут же прошла на кухню, закрыла за собой дверь и стала о чём-то говорить по секрету с отцом.
— О чём ты с ним говоришь? — крикнул Шизофреник из комнаты. — А ну-ка, признавайтесь мне оба.
И Зара тут же, выйдя из кухни, призналась. И её признания в целом Шизофреника удовлетворили, и он опять успокоился, хотя неприятный осадок в душе у него всё-таки на время остался.
26
Может, и Бориска остался бы ещё на какое-то время и не уехал сразу после того, как Зара ему это недвусмысленно в лоб предложила. Может, и поборолся бы ещё за жизнь на родине, гори она огнём. Чёрт его за язык дёрнул начать с Зарой серьёзный разговор. Он бы его, конечно, и не начал, если б с самого утра не столкнулся с настоящей, родной, российской действительностью. А он столкнулся лицом к лицу и, как говорится, «пострадавшего в тяжёлом состоянии доставили в больницу, откуда он был выписан, не приходя в сознание». В том смысле, что ему на улице российские органы правопорядка путь собою преградили и документы потребовали предъявить. Как это принято во время всевозможных очистительных мероприятий, да и вообще принято. Он из крытого рынка только вышел, с помидорами и петрушкой, а ему из-за плеча в ухо:
— Документы!
Бориска весь прямо вздрогнул. В смысле, содрогнулся.
Лицо у него действительно крайне подозрительное. Типичное «лицо кавказской национальности» из протокола. Такое протокольное лицо в метро увидишь, обязательно подумаешь — а не террорист ли это с бомбой на шее? — да и выйдешь на ближайшей станции, и дальше в следующем поезде поедешь.
Недаром представители всех кавказских национальностей, какие только есть в мире, всегда Бориску за своего принимали. И, кстати, не только кавказских. В Германии его принимали за итальянца, за турка и даже за араба. То есть его лицо «кавказской национальности» оказалось лицом гораздо более широкого профиля.
И что интересно, азербайджанец никогда не спутает армянина с грузином, грузин легко отличит чеченца от абхаза, но в Бориске все они видели сородича. Даже мингрелы и аланы видели, даже кумыки и лакцы. И все сильно обижались, что Бориска отказывается поговорить с ними на их родном языке.
Он с самого детства имел такую ярко выраженную кавказскую наружность — что никаких сомнений. Как-то перед новогодним маскарадом пришёл из детского сада и сказал матери:
— Мама, — сказал, — меня назначили грузином.
Это года четыре ему было. А после окончания школы и успешного поступления в сварочный институт Йосиф дал Бориске сто тридцать рублей, и он впервые в жизни сам поехал к морю в Алушту. Чтобы провести там неделю отдыха.
На пляже к Бориске подошли двое кавказцев. Заговорили по-своему. Он говорит:
— Не понимаю я.
А они, уже по-русски:
— Ты из Армении?
— Нет, — Бориска говорит, — нет.
— Думаешь, если живешь не в Армении, можно не знать родной язык? Ты же армянин.
— Нет, — говорит Бориска, — не армянин.
Они подозрительно на него смотрят и говорят:
— Ну мама у тебя армянка?
— Не армянка.
Тут кавказцы стали уже наступать на Бориску с весьма серьёзными намерениями. В смысле — собираясь избить. Потому что отказываться от армянской мамы по их армянским представлениям о чести и совести — это совсем уж последнее дело, ни в какие ворота не пролезающее. Но Бориска вовремя сориентировался, так как не хотел, чтоб его били:
— Подождите, — говорит, — и оставьте свои серьёзные намерения в покое. Я вам завтра паспорт принесу.
Завтра пришёл на пляж с паспортом. Как идиот. Они подходят, смотрят в паспорт, читают в графе «национальность» «еврей» и говорят:
— Ну хоть не русский.
Восемьдесят рублей Бориска привез обратно. Армяне так с ним подружились, что не дали потратить его деньги. У них папа на алуштинском рынке фруктами торговал, а они — сыновья (Бориска до сих пор помнил их имена Отар и Долик) — помогали папе прогулять выручку. Не всю, конечно, но существенную её часть.
