Нельзя уверять так вот определённо и однозначно, что Брунгильда Лопухнину нравилась или была им любима, как женщина бывает любима мужчиной. Потому что немка русскому человеку может понравиться только в одном случае… Нет, пожалуй, в двух случаях может она ему понравиться. Первый — если он царь и помазанник, а второй — если пьян до положения риз и других соответствующих положений. Царём Лопухнин, исходя из его фамилии полудворянской, не был никогда, пил он тоже умеренно, хоть и много, так что его личное отношение к немкам ничем не отличалось от стандартного и общепринятого во всём мире. Немки и своим-то мужчинам нравятся очень условно, через не могу. Не зря же те форменно на иностранок охотятся и в Таиланд паломничества устраивают, организованными группами и стихийными объединениями граждан. В смысле, ездят за ихними проститутками, которые там дешевле грибов. Чтобы в Дойчланде делать их жёнами, подругами и любовницами, тем самым непатриотично игнорируя дам арийских кровей. Потому-то, между прочим, и цунами прошлогоднее больше всего немцев смыло. Из числа загоравших на золотых пляжах Сиама интуристов.
Или ещё один достоверный факт, подтверждённый непроверенными статистическими данными, каковые свидетельствуют, что из-за пива в среде немецких мужчин разных возрастных и социальных групп много импотентов встречается. Гораздо больше, чем в Италии, Испании, Португалии и Франции, где традиционный мужской напиток на каждый день — не вредное в половом отношении пиво, а целебное сухое вино или, в самом крайнем случае, портвейн. Казалось бы — делайте выводы, принимайте меры, меняйте свою половую жизнь к лучшему. Но немцы как злоупотребляли пивом, так и злоупотребляют им в противоестественных дозах и никогда на женщин не променяют. Потому что от немецкого пива эстетическое удовольствие они получают. А от немецких женщин — эстетические страх и ужас. Конечно, лучше пиво и импотенция. Тут немцев любой мужчина любой национальности поймёт и не осудит. Глаза же у них есть, у немцев. И женщин они своих видят не во сне, а наяву ежедневно. Дома, на работе, на улице. Нигде от них не скрыться, от женщин. И одного женского вида немецким мужчинам бывает достаточно, чтобы стремиться близко к ним не подходить. Без особой надобности и нужды. Только когда совсем уж невтерпёж и деваться некуда. Есть даже такое расхожее мнение, что это Бог немецких мужчин обидел и наказал за всё, что они творили. Взял и лишил их до седьмого колена красивых женщин. Чем не кара Господня, чем не казнь Египетская?
Правда, Брунгильда по сравнению с другими была не то чтобы счастливым исключением из правила, но всё-таки на неё можно было с аппетитом смотреть. И спереди, и сзади, и с боков. Лучше всего, конечно, сзади. Потому что одна грудь у Брунгильды была меньше другой. Или не совсем так. Возможно, и не меньше. Скорее всего, и первая её грудь, и вторая объём имели примерно одинаковый. Но левая была примята, что ли. И чуть вдавлена в грудную клетку. Для истинной любви и страсти — это, конечно, не преграда. Но за истинность своих чувств к Брунгильде Лопухнин поручиться даже головой не мог. Он не разобрался в нахлынувших на него ощущениях. Во всяком случае, в ВМW, принадлежавшей безраздельно Брунгильде, Лопухнин чувствовал себя комфортно, как рыба в воде. И сама Брунгильда, будучи, как и все женщины фатерлянда, безвылазно за рулём, привлекала Лопухнина больше, чем если бы она пешком передвигалась. Потому что образ жизни «всегда и всюду на колёсах» не только фигуру, но и походку изменяет. И она не становится более элегантной или более порхающей. Женщины, всю жизнь сидящие за баранкой, они как-то боком ходят. Как будто только что из машины вылезли, хлопнув дверью. Они идут, а их как будто в сторону сносит. Вроде и в нужном направлении, а вроде и в сторону.
Но походка — это пустое. Походка большей частью вне сферы мужской видимости находится. Обычно же мужчина рядом с женщиной идёт или впереди неё на полшага. И она ему бывает вся не видна, а видны только её фрагменты, да и то при излишнем повороте головы на определённый угол зрения. А вот грудь разнокалиберная в глаза бросается. При разговоре, допустим, с глазу на глаз или во время лёгкого ужина в кафе с пивом и сосисками. Ну и в процессе интимных эротических сцен. Это уж естественно и неизбежно. Тут как ни вертись, а грудь всегда непосредственную роль играет, находясь в центре мужского внимания и осязания.
Если б ещё эти сцены чаще случались. А то раз в неделю, и никаких нарушений режима. Брунгильда его сразу при близком знакомстве предупредила, чтобы знал. Мол, любовь у нас — по пятницам как штык. Будь готов во всеоружии.
— Я всегда готов, — ответил ей тогда Лопухнин.
Ему было всё равно когда. Всё равно, но интересно. Почему именно по пятницам? А не по средам, к примеру. И он как-то раз выбрал удачный момент после очередного планово-профилактического коитуса и говорит Брунгильде:
— Вообще-то, — говорит, — мне по пятницам религия не предписывает. У меня с вечера пятницы шабат вступает в силу. А в шабат надо отдыхать и молиться, а не заниматься любимым делом в своё удовольствие.
Брунгильда его претензии и пожелания выслушала и говорит благосклонно:
— Какой шабат и с чем его едят в ваших диких краях?
— Ну я же по еврейской линии к вам в Германию въехал, — Лопухнин ей объясняет. — А у евреев иногда бывает шабат. Хотя я и не полностью еврей, а всего лишь на треть, но всё-таки.
Брунгильда была приучена воспитанием религиозные чувства людей уважать, включая и чувства евреев. Несмотря на то, что про существование в её стране какой-то отдельной еврейской линии, ничего не слыхала. Она подумала и говорит:
— А когда твой шабат заканчивается?
Лопухнин тоже подумал и говорит:
— Кажется, в субботу. На закате дня.
— Прекрасно, — говорит тогда Брунгильда, — alles klar[7]. Переносим любовь на субботний вечер и субботнюю ночь. Тем более такой перенос и плюсы свои имеет. В воскресенье в кирхе легче не забыть всё то, что замолить нужно, и за какие именно грехи у Господа Бога прощения попросить.
Лопухнин сначала удивлялся, почему она всего раз в неделю до любви снисходит. Молодая же девка. И темперамент стремится к южному. Он предполагал, что это всё из-за работы. Где устаёт Брунгильда, интенсивно трудясь, и по вечерам будних дней ей не до физиологических утех бывает. Так же, как и по воскресеньям, за которыми неизбежно следуют понедельники — дни тяжёлые и ненастные.
А что выяснилось? Конечно, на работе Брунгильда уставала как последняя собака, это при капитализме в порядке вещей. Но главная суть крылась в другом. Лопухнин не сам до неё докопался, не своими руками. Он спросил у Брунгильды, мол, почему так, а не иначе. И она ему всё разъяснила. Говорит:
— Потому что самое дорогое у нас, немцев — это водоснабжение. Ну, и электричество тоже не дешёвое. А после наших гимнастических упражнений простыню и весь комплект постельного белья надо в стирку отправлять. Так чтоб стиральную машинку лишний раз в неделю не запускать, мы и любим по общему со стиркой графику. Удобнее всего любви посвящать пятницу. Тогда в субботу можно всё, что за неделю скопилось, выстирать и окна в доме помыть, а в воскресенье — поспать и в кирху забежать на молитву. Но раз тебе Коран твой — или как там ваша еврейская Библия называется — запрещает, будем принимать компромиссные решения.
На что Лопухнин молча ответил: «Ну, шкура. На бээмвухе куда царь пешком ходил ездит, живёт в трёхкомнатной квартире с отдельным для гостей санузлом, а на стирке и любви экономит».
Нет, не постичь было Лопухнину загадочную немецкую душу. И он даже в сердцах полагал, что души, в нашем исконном понимании, у немцев вовсе не существует.
Ну да Бог с ней, с их душой. С душой было Лопухнину всё понятно. Так же как и с любовью регламентированной. А что понятно, то не волнует и не трогает. Волнуют обычно загадки природы и тайны мироздания. И вот именно такой загадкой явилась для Лопухнина левая грудь Брунгильды пресловутая. Вернее, загадкой был вопрос «почему?». Почему она имела отличную от правой — эталонной, так сказать, груди — конфигурацию? И загадка эта не давала Лопухнину никакого умственного покоя. Он силился её разгадать и не мог. А когда он что-нибудь не мог, его это беспокоило. И бесило.
И вот однажды, как говорится, в один прекрасный день недели Лопухин совершенно случайно и неожиданно для себя присмотрелся попристальнее к другим женщинам города Крайсбурга. Присмотрелся и
