дурного.
– Знаю, его зовут Салим. А раз я знаю это, то не зря предложила и настаиваю на том, чтобы все происходило в доме его отца. Если мы сделаем так, как я предлагаю, люди не станут больше болтать языком и строить разнообразные догадки. Никто уже не скажет, что выбрала я его тогда вовсе не по случайности, а потому, что мы уже знали друг друга. И понятно будет, что тебя я выбрала себе в мужья вовсе не потому, что у меня не было никого на примете помоложе, а потому, что ты посватался ко мне как шейх племени.
Шейх Иезекиль захохотал, запрокинув голову назад. Он совершенно забыл о том, что пришел принести свои соболезнования.
– Хорошо, для тебя все, что пожелаешь, а сверху еще жизнь Иезекиля. Значит, через семь дней встречаемся за обедом в доме отца Салима? Я правильно понял?
– Да, и с Богом.
Иезекиль поднялся и направился к выходу.
– Ты приглашаешь женщин, мужчин я беру на себя. А не позвать ли мне нашего друга, шейха племени румов, чтобы он благословил нашу свадьбу?
– Нет-нет, Иезекиль, пусть это останется внутри племени. Не стоит усложнять все с теми, кто отказался тебе повиноваться, потому что главное для тебя сейчас – вернуть их под свои знамена. Шейх племени румов, уверена, будет этому рад.
– Конечно. Ну, с Богом.
– С Богом, – ответила Нахва. Попрощавшись с дядями, Хазимом, Омаром и Саманом, Иезекиль ушел.
Нахва встретилась с Салимом, чтоб обсудить дела грядущие, но на этот раз Салим торопился и ушел быстро, а она осталась в доме его отца. Салим обычно оставлял свою лошадь так, чтобы ее не было видно, подальше от любопытных глаз, но неподалеку от дома отца, чтобы быстрее до нее добраться. Когда он уже подходил к тому месту, где была спрятана лошадь, на него внезапно напали три человека с закрытыми лицами и саблями в руках. За мгновение до того, как дать им отпор, Салим при свете луны пробежал взглядом по лицам, надеясь узнать хотя бы одного из них. Разглядеть что-то было трудно, но ему все же показалось, что в одном из них он угадал черты Иезекиля. Особенно знакомыми показались глаза. Салиму удалось тяжело ранить в плечо одного из нападавших и задеть, хотя и не опасно, руку того, в ком он признал Иезекиля, но при этом он и сам получил удар в левое плечо.
Нападавшие предпочли скрыться, а Салим, оставив на месте лошадь, снова вернулся в дом отца. Когда он появился на пороге с окровавленной рукой, все вскочили с мест. Нахва зажала рот рукой, чтобы не закричать, а из глаз сестры Салима от испуга покатились слезы. Мать Салима принялась тут же осматривать рану. Она закатала Салиму рукав и немного успокоилась, найдя рану не такой уж опасной.
– Ничего, сынок, ничего, чуть-чуть задело, – один только отец Салима сохранил невозмутимость. Он направился к огню, на котором разогревал молоко, и стал копаться там в головешках.
– Как-то напало на нас одно племя, и я сразился, будучи пешим, на копьях с всадником. Ударил он меня копьем в грудь, а когда я повалился на землю, кричит: «Хватайся за что-нибудь!»
Ухватился я рукой за ближайший куст, и тогда он выдернул копье. Такая дыра осталась, мать твоя знает. Вот, сынок, – он протянул горстку золы на сковородке для обжаривания кофе, – приложи-ка к ране.
Салим приложил золу к ране, а Нахва с матерью помогли ее забинтовать.
Стали расспрашивать, кто же на него напал.
– Их было трое, – стал рассказывать Салим. – Одного я серьезно ранил в плечо, а второго, думаю, ранил неопасно. Зато угодил ему в руку, в которой он держал саблю, поэтому они и бросились бежать. Все были с закрытыми лицами, но мне показалось, что одного я узнал.
– И кто же это? – спросила Нахва так, словно сразу же подумала на Иезекиля.
– Лучше всего увидел его глаза, – ответил Салим и принялся их описывать.
– Кажется, я догадываюсь, кто это, – сказала Нахва.
– Наверняка он, – шепнул Салим, склонив к ней голову.
Родителям Салима тоже не терпелось узнать, но Салим, не сказав ни слова, вышел, сел на коня и ускакал к своим друзьям.
На следующий день после полудня Иезекиль попросил о встрече с Нахвой. Стал расспрашивать ее о всяких мелочах, о том, как лучше устроить свадебное гуляние, о том, кто скажет непокорным, что он, Иезекиль, простил их, и всякое другое.
Иезекиль вел себя так, словно ничего не произошло. Он спрашивал, кого бы лучше послать к непокорным, и заверял, что с того момента, как посланец отправится к ним, повеление его о прощении будет считаться в силе. Но Нахве сразу же стало понятно, что пришел он сюда, стараясь отвести от себя подозрения. Ведь сделать невозможным собрание в доме Салима можно было только одним способом – убив Салима.
Когда, закончив разговор, Иезекиль собрался уходить, Нахва нарочно вышла немного его проводить. И как только подвернулась такая возможность, взяла его за руку в том месте, которое указал Салим, и крепко ее сжала.
Иезекиль вскрикнул от боли и выдернул руку.
– Что с тобой, Иезекиль? – недоуменно спросила Нахва. – Что-то болит? Что случилось?
– Ничего. Наверное, отлежал руку во сне, вот и болит. Неприятно, конечно, но скоро пройдет.
Они продолжали идти рядом. Улучив момент, Нахва снова взяла его за руку и на этот раз сдавила еще сильнее.
– Что ты делаешь, радость моя, убить меня хочешь? – закричал Иезекиль от неожиданности и упал от
