Господи, песня, такая пошлая и одновременно веселая, что я остолбенел от изумления, вроде тех шлягеров, что прежде, когда мы их слушали по радио, наводили на нас ужас, Танец утят и Так дай же нам выпить, Марго, но что-то в ней было такое, отчего я неожиданно для себя самого громко расхохотался.
Появился какой-то человек в очках с большими диоптриями, толстых, как лупы, и со стрижкой – я даже икнул – клоун, да и только.
Мне показалось, что одновременно на стенах и потолках высветились гигантские диапозитивы и что на них была Марианна и много других знакомых мне людей.
А-га-гааааааа, гримасничал клоун, огогогого-гооооо, остальная труппа хлопала в ладоши.
Их было человек десять, все напялили на себя дурацкие маскарадные костюмы, пестрые или слишком большие, в них было что-то забавное, смешное, что сразу вызывало желание повеселиться, так что я, даже не подумав, как им удалось проникнуть в запретную часть замка, пробраться к нам, позвал Обсула посмотреть. Ты маленькая птичка, – одна из девушек окружила меня своими покровами и распущенными волосами, – ты маленькая птичка, легкая как перышко, лети, лети; и те же чары вмиг подействовали на Обсула, ибо, хоть он и валялся как скотина на кровати, лелея свою никчемность и страдания, едва появился карнавал, Встал король спозаранку, надел штаны наизнанку, как он тоже расхохотался, точно перед нами был какой-то волшебный флюид, особый веселящий луч, словно явились Весельчаки, одержавшие бесповоротную победу над Печальниками.
– Бесповоротную, – провозгласил тот, что в бифокальных очках, – бесовски неповоротливую, вы хотите сказать?
И его сосед всплеснул руками, вопя, до чего ты умный, Роберто, до чего ж ты остроумный сегодня, бесовски неповоротливую, каково чувство поэзии, какая афористичность, и Роберто, скромник, ответил: знаешь, это просто игра слов, ничего больше, – откровенно издеваясь надо мной, но я даже всерьез не рассердился. На одном из диапозитивов я видел своего сына, того, что родился от меня у Марианны и умер, его тело было бледное, как слоновая кость, и мне показалось, что это красиво. Пись-пись, изобразила одна девчушка, словно собиралась пописать прямо на землю, и Роберто спросил, где тут туалет, труппа подхватила, все хотели знать, где тут душ, кухня, затевая немыслимую перебранку с очкариком, он делал вид, будто извиняется, простите их, знаете, ведь это комедианты, бродячие комедианты, я вас уверяю, это чертовски трудно, хитро подмигивая нам с наигранным сожалением, а они уже разбегались повсюду, рылись в шкафах, тащили кофеварку, чтобы сварить кофе, – какой, к черту, кофе, сказал Обсул, он уже полгода как кончился, – переругались из-за игры в Тысячу километров, которую откопал какой-то малый в костюме Попай,[31] и учинили такой тарарам, что в конце концов сбежались слуги взглянуть, что происходит, что тут за базар, король, что ли, сошел с ума и в приступе безумия громит все вокруг.
– Все в порядке, – успокоил их Обсул, – это актеры, они пришли сыграть пьесу.
И все комедианты покатились со смеху, да-да, пьесу, точно, у нас как раз есть спектакль с пылу с жару, мы бы вам его показали, ха-ха!
Снаружи через дыры по-прежнему виднелись тени выше деревьев, они взмывали к небу, словно ракеты, и, ухмыляясь, глядели на нас. Меня подмывало подвести окончательный итог, сложить по очереди все деяния, в которых я провинился с момента своего появления на свет, и в этой жизни, и в предыдущих, составить баланс и получить точный результат, быть уверенным, что вот это мне удалось, а это нет.
В какой-то момент я подумал, что, быть может, это опять существа из зеркал, но поскольку от них не исходило того ощущения прозрачности, эфирности, как от привидений, я в конце концов решил, что, хоть они и вырядились нелепо, словно сбежали из какого-то сверхъестественного дурдома, и выглядели так, что их легко можно было принять за персонажей фантасмагорических комиксов для взрослых, где реальность населяют чудные супергерои и совершенно невероятные и свихнутые существа, мы имеем дело просто- напросто с настоящими людьми из плоти и крови.
Откровенно говоря, они были явно сродни татуировщику, который в одно прекрасное утро исчез, оставив по себе как единственный след своего мимолетного явления лишь картины, выгравированные на эпидермисе нашего немногочисленного населения.
Один из фигляров смахивал на Верцингеторига.
Другой на Багза Банни.[32]
Одна из девиц могла бы без проблем сыграть роль девчушки в какой-нибудь детской сказке.
Еще там было трое здоровенных крепышей с обезьяньими физиономиями и в купальных костюмах и красивая блондинка, которой бы вполне пошло изображать святую. Того, что носил очки толщиной с донышко бутылки, звали Роберто, а их главный, если у них вообще имелся главный, носил имя Варнава и упорно напоминал мне одного персонажа из книжки, которую мне читали, когда я был маленький, – Восстание игрушек, где оный Варнава был весьма опасный злодей.
За несколько часов они завладели всей округой, мы сидели вконец огорошенные и растерянные, повсюду висели афиши, извещающие о скором представлении, Итак, они пришли, сыны неба, комедия в пяти актах, сочинение Б. Лемага, Р. Диаволо и В. Ангельер.
Все было в точности так, словно незримое непременно стремилось проявиться самым грубым и неуклюжим образом в виде своего рода карикатуры, нелепого видения.
Меня бил озноб, я был явно нездоров.
Я ковылял, хромая, под черным, грозным небом, откуда сыпался целый дождь молний, первал со всего размаху влетела в меня, но я все равно продолжал идти вперед, будь что будет, навстречу новым землетрясениям.
Пьеса начиналась такими стихами:
Думаю, что если бы стянуть воедино те мрачные формы, что бродили в окрестностях, слепить их вместе на манер современных скульптур, где соединяются, взаимно уничтожаясь, остов автомобиля и несколько драгоценных камней, то из них бы вышло обличье самого Дьявола, абсолютного Зла, а может, наоборот, тучи бы рассеялись и мы в конце концов обнаружили за всей этой чернотой начало космического волшебства, лучистую и вечную сущность менее сложных небес.
Ради такого случая – нас пригласили на театральное представление – я вновь облачился в костюм специального советника, а Обсул – в императорское платье, которое ему сшили по моему заказу для церемоний.
Весь Шамбор собрался посмотреть на такое событие, с краю в толпе я приметил Жако с прочими охотниками, и мне показалось, что за моей спиной затевается нечто ужасное, что нам хотят зла и что конец мой близок.
И я опять видел числа, расставленные на невидимых нитях, горизонтальных и вертикальных, странных абсциссах и ординатах, подвешенных в эфире.
18. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.[33]
Тучи нависали все ниже, но дождя по-прежнему не было. Пьеса продолжалась, ее обступала
