очень жалко – наверняка, он надеялся на разговор и новости. Я думаю, что он пытался объяснить нам, что увидел нас издалека и приготовил покушать. Он жестом пригласил нас сесть у огня и стал перемешивать содержимое котелка, чем и занимался до нашего прихода. Я бросил взгляд во внутрь лачуги и увидел, что там было место для одного человека. На пол была настлана циновка из плетеной бересты.
Помешивая своей большой деревянной ложкой, он сделал еще одну попытку заговорить, медленно произнося слова. Безрезультатно. Наступила тишина. Смит откашлялся. Жестом он указал на нашу группу.
– Мы идем в Лхассу, – отчетливо произнес он по-русски.
Искра понимания промелькнула в глазах пастуха.
– Лхасса, Лхасса, – повторил Смит, указывая на юг.
Старик вытащил из пальто молитвенную мельницу, которую он, видимо, носил с собой многие годы. На пергаменте, края которой были потрепаны из-за многолетнего использования, были нарисованы религиозные символы. Он показал солнце и описал много кругов вытянутой рукой.
– Он хочет показать нам, сколько дней ходьбы до Лхасса, – сказал я.
– Его рука крутится как крылья мельницы, – заметил Заро. – Наверное, это чертовски далеко.
Мы знаком показали ему, что поняли его. Он вытащил из кармана мешок с солью – прекрасного качества и почти белой – и велел нам взглянуть в котелок, пока он солил еду. Мы наклонились и увидели жирную сероватую кашу, которая понемножку закипала. Он снова помешал, зачерпнул ложку, подул на нее, причмокнул губами, попробовал и в конце облизнулся. Он радостно хихикнул, словно мальчишка, и его хорошее настроение было так заразительно, что мы все тоже начали смеяться. И это было наше первое настоящее веселье за многие месяцы.
Он налил туда ковш каши и положил чашу на подстилку. Скрылся в своей лачуге и вышел оттуда с глиняным, не покрытым лаком кувшином темно-коричневого цвета с удлиненным горлом.В нем было примерно четыре литра овечьего молока, откуда он немного отлил в чашу. Не заботясь о том, чтобы узнать, кто старше всех, он протянул ее вместе с ложкой Заро, усаживаясь около него. Тот попробовал одну ложку, причмокнул губами и захотел пустить чашу по кругу, но пастух остановил его за руку и знаком показал нам, чтобы он съел всю свою порцию.
Заро проглотил ее быстро и с явным удовольствием.
– Черт возьми, это очень вкусно! – восклицал он.
Затем наступил мой черед. Главным ингредиентом был, кажется, ячмень, к которому добавили немного жира. Молоко слегка остудило кашу, и я жадно проглотил все. Я почувствовал, как успокаивающее тепло наполнило мой бедный желудок. Звучно отрыгнулся, причмокнул губами и вернул чашу.
Наш хозяин хотел, чтобы поел каждый, прежде чем поест он сам. К тому, что оставалось в котелке, он добавлял несколько децилитров молока и начинал мешать, что наращивало содержимое настолько, чтобы каждый мог получить вторую порцию.
Он вытащил котелок из огня, чтобы остудить.Двигал его с трудом, так как в нем, хотя и было два отверстия, но не имелось ручки. Мы несказанно обрадовались, когда он вытащил из кожаного кисета табак и дал каждому из расчёта на две-три папиросы. Мы вытащили нашу бережно хранимую газетную бумагу. Каждый зажег свою папиросу от головешки. Мы были очень рады и преисполнены благодарности к такому щедрому хозяину. А он, добрый малый, сидя по-турецки, наслаждался, глядя на наши радостные лица.
Спустя полчаса, отказавшись от какой бы то ни было нашей помощи, он пошел мыть котелок и драгоценную чашу в ближайшем источнике. Он вернулся, оживил огонь и приготовил нам чай по-тибетски; на этот раз вкус прогорклого масла отнюдь не показался нам отвратительным.
У меня появилось сильное желание сделать что-нибудь для старика.
– Смастерим ручку из проволоки для его котелка, – сказал я Колеменосу.
Идея всем показалась превосходной. Нам понадобилось полчаса, чтобы отрезать нужную длину, изогнуть ее и прикрепить к котелку. Старик был в восхищении.
Мы пытались найти еще что-то, чем могли помочь ему. Кто-то предложил сходить насобирать дров для огня. Мы вернулись примерно через час с целым запасом, включая маленькое деревце, которое Колеменос срубил своим топором. Пастух ожидал нашего возвращения. Когда мы пришли, он точил свой нож на гладком камне. Его две собаки снова были там. Он усадил нас и, взяв с собой собак, удалился.
Вскоре он вернулся снова, таща молодого барашка за шерстку между рогами. Собаки бегали вокруг него, чувствуя, что что-то произойдет. В течение пяти минут животное было умело забито. Старик не хотел, чтобы мы помогали ему. Он содрал шкуру и выпотрошил животное со скоростью, рядом с которой мои навыки в этом деле выглядели просто смехотворными. Туша была разделена на четыре части. Он натер их солью и подвесил в лачуге. Голову и потроха бросил собакам.
В этот вечер половина барашка была зажарена на деревянных вертелах, и мы снова наелись досыта. Знаками мы дали понять пастуху, что хотели бы остаться здесь на ночь, и казалось, что он отнесся к этому благосклонно. Мы спали в тепле вокруг костра, тогда как он улёгся в своей лачуге.
Ранним утром он сделал ячменные лепешки и дал нам по три штуки каждому. Был еще чай, и, к нашему огромному удивлению, так как мы все думали, что есть предел и гостеприимству, он пожарил остаток баранины и разделил ее, затем раздал нам немного табака.
Мы ушли от него после обеда, снова доставив ему дрова. Мы не знали, как благодарить его за неоценимую доброту. Каждый похлопал его по спине, широко улыбаясь ему. Я надеюсь, что мы смогли убедить его в том, что он обрел шесть друзей, преисполненных благодарности.
В конце концов мы низко поклонились ему, согласно обычаю, не отрывая от него глаз. Он проникновенно поклонился нам в ответ. Наконец, мы повернулись и отправились в путь. Оглянувшись назад, я увидел, что он шел спиной к нам, а рядом были его собаки. Он даже не обернулся.
XIX
ТИБЕТ
На мой взгляд, возможно, что в момент, когда мы встретили этого старика и его баранов, мы были еще не в Тибете, а, выйдя из пустыни, преодолели возвышенности китайской провинции Кан-су, которая соседствует с северо-восточной границей Тибета. Это было приблизительно в октябре 1941 года, и нам предстояло потратить больше трех месяцев, чтобы покрыть расстояние примерно в две с половиной тысячи километров через труднопроходимый край, ведущий к Гималаям. Мы старались проделать, по крайней мере, тридцать километров в день. Часто мы проходили больше. Бывали дни, когда мы оставались на месте, наслаждаясь тем, что можем отдохнуть и подкрепиться, благодаря теплому приему тибетских крестьян. Эта традиция гостеприимства по отношению к путникам была одной из сторон, насколько естественной, настолько и замечательной, образа жизни этих людей. Они были великодушны, и их щедрость ничего не требовала взамен. Без их помощи мы не смогли бы двигаться дальше.
Мне казалось, что наша выносливость к холоду, который все больше и больше усиливался по ночам, заметно ослабела со времени нашего побега в конце сибирской зимы. Испытание переходом через пустыню Гоби оставило свой отпечаток. Нам приходилось продвигаться сверх разумных пределов, установленных нами для дневных этапов – по той причине, что мы искали удобное для ночевки место. Иногда, обнаружив небольшую впадину или какое-нибудь другое хорошо защищенное место, мы сокращали предусмотренный этап. Собирать топливо стало навязчивой идеей. Мы уже не могли представить себе, что проведём ночь, не разжигая огня.
Утром земля оказывалась покрытой толстым слоем инея заморозков, который лежал еще долго и после восхода солнца. На востоке возвышались вершины, покрытые снегом. Как всегда, мы не знали, где находимся.
Мы увидели первую, после встречи с пастухом, деревню спустя пять дней. Прошагали, может быть, час после рассвета, когда я увидел ленточку дыма километрах в пятнадцати слева от нас. Мы были голодны, разбиты усталостью и нам было не очень тепло. Решили сделать крюк. Мы как раз шли по возвышенности, покрытой лесными зарослями. Ниже густые кустарники уступали место пастбищам. Вскоре мы заметили, что
