— Слушайте! — почти заорал я. — Вы не мой пациент. Так что незачем меня пугать. И фотографировать меня без моего ведома нечего. Если вам плохо, обратитесь в приемный покой Методистского госпиталя. Вам окажут помощь.
Лейн повернулся ко мне спиной и принялся рассматривать себя в зеркале, висевшем на стене в прихожей.
— Выгляжу как кусок дерьма. Родители умерли. Хотя, вообще-то, я им никогда особо нужен не был. Девушку мою от меня тошнит. Дочь знать меня не хочет. — Он посмотрел на мое отражение в зеркале. — «А вот доктор Эрик не снимает фотки. Он любит разговаривать». Так прямо взяла и заявила. Но мне нужны фотографии, нужны, понятно? Это не хухры-мухры, а документалистика. Фотосессия моего роскошного бардака. Цифровая магия. Жизнь Джеффа. Невеселая, неровная, буграми, но моя. Уж какая есть. Это так просто не бросишь. Мир по-любому становится виртуальным, реальности больше нет. Только симулякры,[64] чувак.
Я смотрел на неровный ежик волос. Почему-то его игольчатые завлекалочки были мне до такой степени омерзительны, что я едва подавил искушение повыдирать их с корнем.
— Думаю, вам лучше уйти.
Голос мой дрожал, но Лейн меня будто бы и не слышал:
— Вы тоже наверняка хлебнули в жизни. С женой-то как, разошлись? Достала, понятное дело…
Он обращался к своему отражению, и голос его звучал тихо и задумчиво.
— Трудно, наверное, все время общаться с психами.
Он помолчал, наклонился вперед, почти уткнувшись носом в стекло, и жеманно бросил:
— Правда, их ведь, по ходу дела, можно
Меня передернуло. Я увидел, что он наблюдает за мной в зеркале. Сердце бешено колотилось в груди. Как же я его ненавидел! Обхватив Лейна сзади за плечи обеими руками, я притянул его к себе, а потом толкнул вперед. Раздался глухой звук удара. Все еще сжимая его плечи, я чувствовал, как меня заливает волна облегчения, как мне хочется снова пихнуть его головой в стекло, но вместо этого руки плетьми повисли вдоль тела. Лейн схватился рукой за лоб, повернулся, сделал несколько неверных шагов и рухнул на пол. Первой мыслью было, что я убил его, и из груди само собой вырвалось «нет!», даже не слово, губы не могли его произнести, а животный крик. Я наклонился над телом. Лейн был жив. Он лежал на полу с широко открытыми глазами и жуткой улыбкой на мокрых от слюны губах.
— Ух, какой здоровый!
— Простите.
Лейн сел. Я пощупал ему лоб. Обошлось без внешних повреждений.
— Если в течение последующих двух дней будет головная боль или головокружение, необходимо обратиться к врачу.
— Так вы же мне велели туда обратиться по поводу
На этот раз я не вскинулся на медицинский жаргон из его уст, а только спросил:
— Как вы себя чувствуете?
— Нормально. Я нарочно упал, чтобы вы испугались.
Вместо злости эти слова вызвали у меня радостное облегчение. Я помог ему подняться и дойти до стула, потом предложил немного виски. Он согласился. Опорожнив свой стакан, Лейн посмотрел на меня и сказал:
— Вы меня неправильно поняли. Я исследователь. Отправляюсь в экспедицию, в дикие дебри, документально фиксирую все, что удается там обнаружить, а потом, когда экспедиция закончена, воссоздаю ее по новой.
Он рубанул воздух правой рукой.
— Любая биография, любая автобиография — это вымысел, правильно? У меня их несколько штук одновременно, и все постановочные, понимаете? Я их ставлю, я сам. А вы только один из участников. И Миранда.
— А Эглантина? Она тоже? — спросил я.
Лейн кивнул, но лицо его смягчилось.
— Я никогда не причиню ей вреда. Это мой ребенок.
«Если вы о том, способен ли он причинить нам вред, то вряд ли», — вспомнил я слова Миранды. А вот я ему причинил.
— Но при чем тут фотографии? При чем тут разговоры об организации собственных похорон и зачем вам понадобилось мне об этом рассказывать? Это же подстрекательство, инсинуация…
Я оборвал себя на полуслове. Сара!
— Зачем вам все это нужно?
Он произнес, глядя мне в глаза:
— Для этой работы я пробую себя в разных ипостасях. Это не может быть легко и должно быть опасно. Сколько выдержу, столько выдержу.
Сразу после последнего замечания он засобирался. Мы попрощались за руку, но я понятия не имел, что он вкладывает в этот жест. Мне же после рукопожатия захотелось вымыть руки, а в душе осталось безотчетное ощущение, что мной в который раз манипулировали. В моей практике случались пациенты, для которых единственным способом острее ощутить себя живым были затяжные прыжки с парашютом, глубоководное плавание, тарзанка и прочие экстремальные развлечения. Случались и такие, кто ради этого «прихода» реальности готов был постоянно резать себя ножом. Но чего добивался Лейн, так и осталось загадкой. Тогда, перед зеркалом, бешенство на мгновение взвинтило меня, но не прошло и нескольких секунд, как дикая энергия улеглась и сменилась чувством вины. Дай он мне сдачи, все было бы по-другому, но напасть сзади? Какой позор! Какое детство! Словно уставший от глумливых насмешек мальчишка, который вдруг толкает своего обидчика в спину. Сидя в кресле, я вспоминал строки из «Писем к молодому поэту» Рильке: «Если можно себе представить существование человека в виде большой или малой комнаты, то обнаружится, что большинство знает лишь один угол этой комнаты, подоконник, полоску пола, по которой они ходят взад и вперед».[65]
— Вы толкнули его? — спросила Миранда. — Он цел?
— Не сдержался, каюсь. Эти снимки, телефонные звонки, то, каким тоном он разговаривает… Я хотел рассказать вам обо всем первым. Ужасно глупо получилось. Но когда он уходил, с ним все было в порядке.
Миранда покачала головой:
— Он наверняка рассчитывал, что вы повезете его в больницу и он сможет посмотреть, как там.
Я сидел рядом с Мирандой на ее синем диване. Она откинулась на подушку и вытянула вперед блестящие смуглые ноги, положив их на журнальный столик. Стояла душная июльская ночь, поэтому на Миранде была футболка и шорты, и мне приходилось отводить глаза, чтобы не смотреть на ее икры и щиколотки. В задней комнате тарахтел кондиционер. Благодаря ему и потолочному вентилятору температура в квартире была сносной, но на влажность это не влияло, так что руки и грудь у меня взмокли.
— У него свой сайт в интернете, со всякими выкрутасами, там и текст, и фотографии, и даже минисериалы. Судя по всему, на него заходит полно народу. И Джефф постоянно рекламирует свою ноябрьскую выставку, обещая какое-то невероятное откровение. Рассылает по электронной почте огромное количество сообщений, просто сплошняком, с обновлениями о «Жизнях Джеффа», хотя это всего-навсего цитаты и всякая заумь о симулякрах, сверхпроводимости или психотическом возвышенном. Себя обожает именовать постницшеанцем.
Миранда хмыкнула.
— Помните мой снимок с выколотыми глазами? Мне он сказал, что это у него была такая игра с самим собой, что он изображал маньяка.
