— Сэр Маккинрой, оставим в стороне всю интересную шелуху с господами из ЦРУ, китайцами, монахами и самим воспитанником. Это все персонажи летящего момента. Мы не запрещаем вам импровизировать от скуки. Но нас прежде всего интересует дело. Как и вас, между прочим. Готовы вы что- либо положительное сказать?
Маккинрой сидел напротив и таким же настойчивым взглядом выдавал существо беседы.
— Если поднимать истину над поверхностью…
— Сэр Маккинрой, — хозяин по-отечески ласково наклонился к гостю, — мы с вами слишком крупные игроки, чтобы раздумывать поднимать истину или нет. Для наций существуют склонения, отклонения и прочие литературные увертки. Учитесь в нашем кругу говорить только правду.
Вы должны в полной мере отдавать себе отчет, на какой высоте находитесь и чего должно стоить ваше каждое слово. И не только оное. Не приравнивайтесь к чиновникам государственных кухонь. Они пекутся о животе своем. Нашему кругу предстоит вершить нечто большее, чем массе.
Маккинрой галантно поклонился, продолжил:
— Суть та, что я еще не нахожусь даже на начальной линии искомого пути.
— Скверно. А полицейские источники?
— По ним не выйдешь но главарей. Тем более, что в Китае сейчас не та помпа.
— Не думаю. Сейчас там удобная обстановка для анархии и неразберихи. Неужели в таком омуте пусто?
— Может быть, что-то и есть, но на дне. Я до него даже мысленно еще не доспел. По-моему, стоит переместить взгляд на Сингапур, Гонконг. Филлипины, Индонезию. Там шансы весомее.
— Там есть наши люди. Ваш район — Китай.
— Да, да. Исторические справочники богаты на супермощные синдикаты. Даже сейчас можно выделить высветившийся монастырь Шao. Но до него не дойти. Контора до предела зашторенная.
— Значит, надо что-то такое, чтобы некоторые представители обществ вышли на контакт.
— Я часто думаю над этим: но чем и как?
— Время терпит, сэр Маккинрой, но забывать об этом нельзя. Надо искать все возможные пути. Какой-то путь может приблизить к цели и деть приемлемый ход
— Нужно, чтобы Динстон находился в Китае. Он со своей солдатской наивностью притягателен для «Триад».
— Значит, пусть будет так. Увеличим ему оклад, и он не будет так настойчив в изменении климата. Пятидесятипроцентной надбавки, думаю, ему достаточно, чтобы успокоиться.
— Вполне.
— На этом пока и остановимся. Но ваш район считаю перспективней, чем прочие. Традиции. Они очень живучи в азиатских странах.
Часть третья
Глава первая
«ИСПОВЕДЬ»
Мы странные люди изводим бумагу,
Чтоб в дальних чужих временах
Нашли обветшалую нашу отвагу
И ею пронзили свой страх.
— Рус.
— Не смотри так.
— Ты не думай: ты не один в этом мире.
— Чужой мир — пучина морская, все есть, и никого не видно.
— Нет-нет, на думай так: иначе я не приехал бы к тебе и не сидел бы сейчас здесь перед тобой.
Молодой человек с бледным лицом и болезненными искрами взгляда отчужденно перевел глаза на неловко сидящего перед ним плотного мужчину средних лет, с внимательными и по-своему добрыми глазами. Присутствующий представлял собой что-то среднее между учтивым чиновником и спортсменом, для которого, при всей его благополучной жизни, достигнутое оказывалось нелегким приобретением. И потому он особенно дорожил завоеванным положением, соблюдая все манеры, характерные для данного круга людей.
Ответа но последовало.
— Ты должен мне верить. Должен. Я ведь твой дядя по отцу. Мы с ним братья.
Глаза кypcaнтa стали острыми. Взгляд приобрел упорство.
— Мне это ни к чему, человек. Я тебя не ждал. Ты не занимаешь места в моих мыслях.
— Не говори так. Мне больно слышать от племянника такие далекие и холодные слова.
— Истина не имеет истоков тепла, но от нее не болит голова, как от той липкой лжи, которую благозвучно распускают вокруг себя живущие в сущем мире.
— Зачем так? Зачем заживо хоронить себя в душном склепе? Если голова холодна, это не значит, что и сердце должно покрыться мерзлым панцирем.
— Слова твои хороши, но только для праздной жизни.
— Почему ты не хочешь верить мне? Я не лгу. Прошу выслушать историю твоих родителей и то, как оказался ты в существующем положении. Верь: тебе говорит твой родной дядя по крови. Который хочет, чтобы ты стал таким же нашедшим себя человеком, как и все. Чтобы ты тоже сполна вкусил тех радостей бытия, которые даст обеспеченная жизнь.
— Сладко гoворишь. Я не привычен слышать такое. Слова не должны возвышаться над сутью. Если речи твои, выходящие иэ уст твоих, сопутствуют правде, я пойму и не буду обижен. Но коль слова твои подобны будут гиене облезлой, никогда более не смей подходить ко мне, ибо вторая встреча окажется для тебя последними рискованными вздохами жизни.
Сидящий нервно потер лицо руками, выпрямился, глубоко вздохнул.
— Зачем ты обижаешь меня? Я надеялся на совсем иную встречу.
— Я не ждал тебя, человек.
— В тебе очень много от твоего отца. Он тоже был гордый. Но ты пойми, мальчик, такую простую истину: «Трудно понять человека, если не верить его словам».
— Верное слово поможет.
— Философствующий. А я просто чиновник средней руки, забитый горою дел и вечно спешащий их выполнить.
— Так почему же ты, верткий, желаешь, чтобы я стал таким же.
— Рус, племянник, ты принимаешь слова буквально, но мало понимать так, что каждый человек имеет право на удовольствия в жизни, возможность заниматься любимым делом и прочим, что преподносит цивилизация.
— Цивилизация, кроме угроз и насилия, еще ничего не принесла людям.
— Здесь ты не прав. Нельзя быть вечно первобытным: цель человеческая не поднимется тогда выше
