давите, да издеваетесь надо мной. Если нельзя сейчас в морг везти коляски, перевозите их в номер моих охранников и пусть они там хоть до конца плавания находятся. Не к чему мне здесь трупную вонь слышать.
— А почему вы так боитесь? Ваши люди могли погибнуть по какой-нибудь нелепой случайности. Мало ли что. Не стоит сразу впадать в беспамятство.
Дочь до боли закусила губу. Конечно, у нее не хуже, чем у матушки получалось и страх, и лицемерие: но сейчас все же страха было куда больше. Тут она вспомнила.
— По какой случайности? Вы же сами сказали, что они погибли от иголок с ядом.
— Вы должны понять нас, сеньорита. Все очень непредсказуемо.
Впереди еще три ночи. Очень возможны новые трагедии, новые трупы. Но вы не желаете помочь следствию. Может всех погибших и пропавших связывает какая-нибудь общая идея или цель, с которой они пребывали на корабле.
— Какая цель может быть у моих служащих? Я определяю цель. А моя цель отдых. Я давно мечтала о Рио, Бразилии. Все было прекрасно до этой минуты. А вы еще, как злые демоны.
— Очень жаль, сеньорита, что вы не желаете нам помочь. В таком случае нам трудно не иметь опасения за ваших людей и за вас лично.
Комиссар учтиво поклонился. Детективы тоже.
Когда дверь закрылась и прошло несколько минут, дочь вскочила и истошно запричитала.
— Негодяи. Какие вы негодяи! Что произошло?
— Мы и сами в неведении, госпожа. Вы приказали этой ночью убрать молодую девку. Мы находились в ночном баре на верхней палубе. Ожидали возвращения ребят. Прошло минут сорок. Спустились вниз, где находилась каюта раненого с девкой. Пусто, никого. Прошлись по другим палубам, ресторанам, залам, барам. Их нигде не было. Думали, может к вам ушли для отчета. Не осмелились тревожить.
— Тревожить, — озлобленно шипела дочь. — Наших людей стреляют, а вы тревожить. До Африки еще трое суток. Не тревожить. Так нас кто-то, как куропаток будет выслеживать и иглами морить смертельно. Ужас какой-то.
За что вам моя мать платит? Мне что делать? Сидеть так, взаперти. Я от скуки с ума сойду. В бар не ходи, в ресторане не сиди, в кино не показывайся. Как я с монахом сойдусь? И девку надо убирать да поживее.
Да…
Сеньорита оцепенела в догадках.
— На палубе люкс находится каюта этого мерзавца монаха. Не мог ли он наших людей убрать. А?
— Мы тоже так думаем, госпожа. Вы помните, как он в Паулу кулаком убил того борова. Как на бойне. Что ему стоит из пистолета поупражняться или с духовой трубкой. — Может этим сыщикам рассказать?
Пусть уцепятся за монаха. Скорее ко мне прибежит прятаться.
— Несравненная госпожа, я по глазам и по голосу вижу, что этот легавый знает гораздо больше нас и больше, чем говорит. Скорее он прощупывает, с какой целью мы на корабле, раз гибнут именно наши парни. Нам лучше пока играть напуганных и тихо сидеть, не шуметь. В Кейптауне сойдем, осмотримся. Если уже погибло столько человек, то полицейский прав: это наверняка не последние жертвы. Очень похоже, что монах кого-то опасается. Но тоже странно, — насупил брови говорящий, — неужели он знает, кто за ним охотится. А наши, скорее всего, пали от излишней осторожности монаха. Может они каюты спутали.
Но иглы-это конкретная подготовка наступательной акции. Это не экспромт. Что-то и вправду здесь многое не сходится.
— Сложно говоришь. Что нам лучше делать в этой ситуации?
— Тихо сидеть и смотреть по сторонам. Оружие готовить: смазывать, протирать.
— А монах?
— Куда он денется, если его кто-нибудь не пристрелит. За ним трудно следить. Когда он на палубе, в баре, в ресторане еще можно присматривать, но когда он уходит вниз, то исчезает. В общественных местах могут оказаться и его враги, тогда мы наверняка может попасть под перекрестный огонь. Двое погибли. Лучше поберечь людей. А потом время подскажет, как следует лучше поступить, — Хорошо, робкие зайцы. Но следить в оба, — расстроенно выдавила из себя дочь. — Забирайте эти трупные носилки и ступайте.
Море начало изрядно волноваться. Лайнер иногда круто швыряло в стороны, проваливало глубоко вниз. Мощь моленых волн было такова, что судно мотало как щепку в бескрайних и беспокойных водах Атлантики.
Скучающий люд разошелся по каютам переждать непогоду.
Рус находился в ресторанчике на нижней пассажирской палубе и напряженно обдумывал новую весть комиссара. Боевики наци собирались здесь для решительной подготовки уничтожения раненого монаха вместе с каютой. Планировали приступом совершить все дело. И все же штормик не слабел. Приходилось широко расставлять ноги, держаться руками за всевозможные крепления. В такую шальную погоду в развлекательных салонах делать решительно было нечего. И только внушительная группа настороженных молодых парней слонялась взад-вперед, неумело расставляя ноги пошире, чего-то ожидая, чего-то выискивая между столиков.
Предпоследняя ночь плавания. Противник решил идти ва-банк. Группировал и собирал разброшенные по кораблю силы. О своих подозрительных, необъяснимых потерях знали и немцы и полицейские. И даже высокомерная молодая особа, про которую очень забавно рассказал ему комиссар.
Наверное француз уже догадывался, но виду не подавал, что двое убитых отравленными иглами на его палубе могли быть делом рук только молчаливого монаха. Причастность молодой китаянки к событиям вокруг Сен Ю тоже давало обильную пищу для всевозможных версий и предположений. Но логики пока никакой не прощупывалось. Что может быть общего между дремучим аскетом, каким был Сен Ю и поразительно красивой азиаткой, которая по неизвестным причинам оказалась за столиком с Русом. Может она хотела что-то передать. Если б захотела, не тянула бы время. А так, что-то скорее всего другое. Но что? Принимать решение трудно: мало информации.
Монах сидел у стойки бара, экипированный для долгого большого боя.
Магниевые вспышки, как всегда находились у него в рукаве спортивного костюма, готовые в любое мгновение полететь в сторону неприятеля. Даже вилки, бутылки сгруппировал перед собой для метания по залу.
Но в ресторанчике пока было тихо. Куда-то делись даже официанты.
Не видно бармена. Тяжеловесные парни убедительно прохаживались по пространству помещения, настойчиво желая что-то поломать, свалить, да и просто поиздеваться: отвести душу от долгого нервного перенапряжения. Что и случилось через несколько минут. Некие две веселые дамочки, неосмотрительно зашедшие в такую шальную погоду в ресторанчик, в довольно фривольных одеяниях, быстро подверглись стриптизному шоу-воздействию скучающих нервозных громил. Женщины были разобраны по рукам, расцелованы, затянуты на столы, но уже без вечерних туалетов. То, что дамы были похабно облапаны, разорваны бретельки на бюстгалтерах, это уже более интересовало и раздражало их самих. Была веская причина начать решительную свалку, но что-то сдерживало Руса, и он меланхолично крутил большой граненый фужер в руках, совсем не обращая внимания на вопли оскорбленных женщин, все еще призывающих повес к морали и порядку. Но это только веселило парней: гам, шум, смех, анекдотичные сальные подколки насчет невинности женщин продолжались. Оценки обнаженных тел были самые разнообразные и не каждый раз в пользу обиженных. Но это были личные проблемы брошенных на произвол судьбы мгновением бытия одиноких сеньорок. И, вполне возможно, не для каждой дамы подобное положение вещей могло быть до конца обидной конфузней. До соития дело не доходило, и все принимало просто развлекательный бесшабашный веселый характер. Хотя пассажиркам было за сорок, но сопротивлялись и жеманились они с недостаточным достоинством чопорных преподавательниц начальных классов.
Лицо монаха оставалось расслабленно застывшим. Глаза сонным холодом взирали на стеклянную стенку бара. Пальцы меланхолично мяли фужер. А мысль… мысль стояла и только настороженно ожидала какого-нибудь внешнего толчка к решительному действию. Ряд мощных волн с интервалом в несколько секунд с грохотом ударили о борт лайнера.
Судно затрясло с такой силой, что многие раскатились по сторонам зала.
