Бухта Сайда — это бывшая рыбацкая деревушка, спрятавшаяся среди нескончаемых и покрытых тайгой сопок Кольского полуострова, километрах в двадцати северо-западнее Мурманска. Глубина моря у трех крошечных, размером с мизинец, пирсов, которыми долгие годы пользовались рыбаки, а потом их забрал флот, составляла двадцать метров, и этого было более чем достаточно для ударных ПЛ «Проект 641». В десяти километрах на юго-восток — если ехать по ухабистой и грязной дороге — лежал порт Полярный, база 4-й орденов Красного Знамени и Ушакова эскадры подводных лодок. В 1962 г. эскадра состояла из 69-й бригады ПЛ (четыре ударные дизельные ПЛ «Проект 641») и 18-й дивизии ПЛ (семь дизельных ПЛ «Проект 629») с баллистическими ракетами. Каждая из этих лодок была вооружена тремя баллистическими ракетами «Р-13» («Д-2»). Пуск ракет производился с интервалом в 4 минуты, но только из надводного положения.
Четыре ударные ПЛ являлась рабочими лошадками эскадры. Силовая установка каждой лодки состояла из трех дизелей и трех электромоторов, спрятанных в черный стальной корпус, а посередине покатой палубы сидела на корточках закругленная рубка. Светлые блестящие панели рубки, которые закрывали носовые гидроакустические приемопередатчики, вместе с панелями акустических антенн пассивного гидролокатора смахивали на стянутый в ухмылке рот, а плексигласовые покрытия окошек штурманского мостика рубки походили на глаза, и все это вместе придавало группе лодок вид четырех темных и безобразных драконов. 30 сентября четверка этих мрачных морских монстров, обмотанных стальными тросами, стояла в бухте Сайда пришвартованной к старым деревянным рыбацким причалам и ожидала убытия. Лодки покинули родные причалы в Полярном и пришли в бухту Сайда три дня назад под покровом темноты, скрывая предстоящий выход в море от родственников, всегда с любопытством осматривающих бухту Полярного из серых панельных домов, в которых жили семьи офицеров и мичманов. Тихий уход в бухту Сайда был сделан для того, чтобы запланированная последней операция по погрузке спецторпед прошла в полной тайне.
Спецбоеприпасы, т. е. торпеды с ядерной боеголовкой, никогда не состояли на вооружении этих лодок, кстати, они не состояли на вооружении ни одной из подводных лодок советского Краснознаменного СФ. Это были торпеды калибра 533-мм, на носовой части которых имелась пурпурная маркировка, которая и отличала их от обычных торпед того же калибра, нос которых был окрашен в серый цвет.
Старший лейтенант Володя Воронов молча наблюдал за тем, как в вечерних сумерках плавучий кран опускал одиночную торпеду через передний приемный люк подводной лодки «Б-130». Советским подводным лодкам назначались постоянные номера вместо имен собственных, как в американском флоте, по этим номерам их и называли. У лодок «Проекта 641» перед каждым номером стояла буква «Б» — сокращение от русского слова «большой». Эти номера не были связаны с бортовыми номерами, которые иногда наносились на корпус лодки; в целях скрытности бортовые номера периодически менялись.
Воронов был начальником минно-торпедной боевой части. Странно, думал он, что вместе с новой торпедой на борт прибыл и офицер по ее безопасности, который явно не был подводником, хотя и носил голубой комбинезон и черную пилотку, которую надевали офицеры-подводники, отличаясь тем самым от своих товарищей с надводных кораблей. Сопровождавший спецоружие офицер имел при себе небольшой пистолет в коричневой кожаной кобуре, которую прикрывала голубая форма. Пистолет подчеркивал значимость офицера, который в последующие несколько недель будет редко выходить из носового торпедного отсека, где у него будет персональная койка, растянутая прямо над торпедой в небольшом занавешенном закутке, места в котором хватало только на то, чтобы прикрыть торпеду и офицерскую койку, подвешенную на цепях. Офицера часто видели проверяющим целостность свинцовой печати, которая скрепляла концы провода, блокирующего доступ к панели, расположенной в верхней передней части торпеды с пурпурным носом.
Этот особый офицер напоминал Воронову сводника, охраняющего что-то непристойное. Воронов уже заметил, что каждая из трех оставшихся лодок их бригады в этот вечер тоже получила по одной такой торпеде, на каждую торпеду был выделен свой офицер сопровождения; все офицеры сопровождения почему-то выглядели на одно лицо и на настоящих подводников не походили, хотя и были одеты в соответствующую форму.
Они были чересчур чистенькими, да и двигались смешно. Кое-кто из моряков шутил, что они были офицерами КГБ, но вслух об этом не говорили, потому что это никого особенно и не волновало. Экипажи просто игнорировали пришельцев, и неприличные высказывания звучали тогда, когда этих офицеров не было поблизости.
Командир «Б-130» капитан 2 ранга Николай Шумков, темноволосый, крупный и мускулистый офицер, развернулся на нижней ступеньке трапа, шедшего через основной выход с центрального командного на мостик лодки, которая была первой пришвартована к пирсу. Помещение было слабо освещено. Шумков помолчал, потом, указывая на манометр давления в магистрали первого дизеля, произнес:
— Виктор, пригляди за давлением. Я вернусь, когда закончу с прощальными поцелуями.
— Есть, товарищ командир, — быстро ответил старпом Виктор Фролов. — Все отсеки доложили о готовности и об укомплектованности постов. Отдаем швартовы в три тридцать утра.
Шумков что-то пробормотал и стал подниматься по узкому трапу, потом он вышел на нижний уровень мостика и открыл люк для прохода на палубу лодки. В темноте стояли двое часовых с автоматами Калашникова на плече, от их дыхания поднимался пар, различимый в тусклом свете с дальнего конца пирса. Было холодно, но не так, как предыдущей ночью. Лед на корпусе лодки успел стаять, но еще поблескивал на пирсе маслянисто-ржавыми лужами. Шумков прошел по сходням с лодки на пирс и двинулся к одноэтажному домику, стоявшему в самом начале пирса. Подходя к домику, он различил силуэты двух часовых, стоящих по обеим сторонам двери, а потом увидел еще одну фигуру, двигавшуюся в темноте к домику от второго пирса. Когда фигура приблизилась, он узнал в ней Алексея Дубивко, командира однотипной лодки «Б-36». Дубивко остановился возле часовых и поджидал Шумкова. Они пожали друг другу руки, здороваясь, откозыряли часовым, отдавшим им честь, и вошли в плохо освещенный домик, в котором командирам всех четырех лодок было приказано собраться в полночь для встречи с командующим эскадрой контр-адмиралом Рыбалко.
Рыбалко стоял во главе стола, в черной морской шинели и каракулевой зимней шапке-ушанке, которую носили старшие офицеры. Рядом с ним был адмирал Фокин из ГШ ВМФ, позади Фокина находилась группа офицеров, включавшая начальника штаба эскадры и заместителя командира эскадры по политической части.
Адмирал Рыбалко не улыбался, держался скованно и жестом указал им на места за столом, за которым уже сидел командир третьей подводной лодки, который кивком поздоровался с только что прибывшими коллегами. Прибывший раньше других командиров офицер являлся капитаном 2 ранга Рюриком Кетовым, командиром «Б-4», самой молодой из четырех подводных лодок. Трое командиров сидели спокойно перед державшимся формально Рыбалко и неторопливо оглядывали небольшую комнату. Напротив них на стене висело Красное знамя с полным наименованием эскадры — 4-я Краснознаменная ордена Ушакова эскадра подводных лодок. На знамени, отделанном по краям золотой бахромой, виднелись пятна воды. С одной стороны знамя выглядело выцветшим; второпях принесенное в помещение, оно было мятым.
Позади всех на стуле с прямой спинкой сидел еще один адмирал, и на погонах его зимней шинели, в которой он находился в холодной комнате, виднелись две звезды вице-адмирала. Этим адмиралом был Анатолий Россохо, начальник штаба — заместитель командующего СФ; он представлял здесь командующего СФ и должен был лично убедиться в том, что четыре подводные лодки, задействованные в операции «Кама», убыли по расписанию и что у командиров лодок нет никаких неясностей относительно применения спецоружия. Россохо не был подводником, но успел покомандовать многими надводными кораблями, был известным специалистом по корабельной артиллерии и имел репутацию нестандартного сторонника многих интересных флотских начинаний. Если на флоте появлялась какая-то новая и передовая идея, то обычно за ней стоял Россохо. Он был резок и напорист, но являлся интеллектуалом и даже писал стихи. Он прославился тем, что организовывал и руководил проводкой первых морских караванов через льды, закрывавшие подходы к северным владениям СССР, из Мурманска в Тихий океан. Такие караваны были чрезвычайно рискованным делом, и с появлением атомных ледоколов Россохо был первопроходцем в
