У девочки ярка вспыхнуло лицо.
— Извини, мам, так, выскользнуло…
Она шагнула поближе к темноволосому мужчине.
— Вы ведь Дикон Броуди? Певец сельских вестернов.
Она таращила глаза, впиваясь ими в его штиблеты, джинсы и дорогой автомобиль у обочины.
— И вы приехали на этой роскошной машине?
Дикон кивнул. Улыбка чуть приподняла его губы, когда он увидел ее восторг. Она была молодой копией своей матери. И действительно, когда он впервые встретился с Коуди, она была немногим старше своей дочери.
— Кетти, возьми себя в руки! — проговорила Коуди, злясь на дочь и испытывая смущение от ее проявления чувств и в то же самое время желая устранить ее от Дикона как можно дальше.
— Так что сказал человек из винной лавки?
— Какой человек? — заморгала Кетти и оторвала взгляд от Дикона. — А… тот… У него не хватает двух бутылок необходимого шампанского, которые ты заказывала, и он хочет знать, нельзя ли заменить их более дешевыми?
Глаза ее снова вернулись к Дикону.
— Я вообще-то сказала, что нам все равно, хоть конской мочой. Но только побыстрее. Но он хотел, чтобы я получила от тебя подтверждение. Броуди будет петь сегодня на вечере? Или…
— Нет, — отмела предположение Коуди. — Скажи хозяину лавки, что я дала добро. Пусть приносит немедленно.
Кетти не пошевельнулась.
— Ну, двигайся же, пожалуйста. Девочка вздохнула.
— Да, да, да, — пробормотала она. — Но я хочу получить автограф мистера Броуди, прежде, чем он уйдет.
Она исчезла внутри.
— Извини, Дикон, — обратилась к нему Коуди. — Моя дочь чересчур… хм… эмоциональная. Во всяком случае, я сейчас несколько в панике. Мы не только сдаем квартиры, но и используем первый этаж для заседаний, приемов и всего такого. Сегодня здесь свадебный обед… Ну, так что я говорила?
«Она несколько раз повторила мы, — отметил он, — что означает, что муж также участвует в ее деле». Он ничего не мог с собой поделать, но его заинтересовало, какого мужа она себе выбрала.
— Ты пыталась найти предлоги, почему мне не следует снимать тут квартиру… — напомнил он. От этой мысли у него что-то сжалось в груди. Он не любил чувства отчаяния, а тем более боли, он терпеть не мог думать, куда деваться на ночь. Ему никогда не следовало возвращаться в Калгари… Слава и богатство ничего не значат для этих людей.
— Но увидев твою дочь, я понял и услышал ясное и громкое предупреждение.
— Мою дочь? — вдруг забеспокоилась Коуди. — Я не понимаю, что ты хочешь сказать?
Жесткий блеск в его глазах лишь намекнул на злость и горечь.
— Коуди, ты пустишь меня в свой дом? Скажи мне причину, почему ты не хочешь.
Она открыла рот, но прежде, чем она успела ответить, он шагнул так близко, что Коуди могла почувствовать запах его лосьона и увидеть свое отражение в его зрачках.
— Почему ты не скажешь мне прямо, что ты не хочешь моего присутствия под одной крышей с твоей дочерью? Ты такая же, как и все. По крайней мере, ты могла бы быть со мной честной. Дай мне знать, на что я могу рассчитывать.
Он стоял так близко, что пряжка его ремня врезается ей в живот. У нее участился пульс. Выражение его лица точно указывало на его чувства.
— Тебе очевидно, нравится делать из меня дурака. Ну, что ж, поздравляю, тебе это удалось, — добавил он и, ни слова больше не сказав, повернулся на каблуках и пошел прочь, оставив ее бездыханной и трепещущей.
Коуди с недоверием смотрела, как он шел к машине. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, почему он был так зол, и когда она это все поняла, то почувствовала облегчение.
— Дикон, постой, — выкрикнула она. Он проигнорировал ее крик.
— Извини, — проговорила она чуть тверже.
Она ухватила его за руку, но он не обратил на нее внимания. С таким же успехом можно было говорить с луной. Никакой реакции.
— Подожди минутку!
— Да, что? — он взглянул на нее. Коуди резко остановилась. Стоя у своей сверкающей машины, он выглядел так, словно только что сошел с экрана коммерческого телевидения. «А он действительно красивый, дьявол», — подумала Коуди. Но ведь он всегда выглядел божественно. А прикосновения? Она до сих пор вспоминает его кожу… мускулистое ощущение его спины…
— Что ты о себе воображаешь? — заявила она, отметая побочные мысли. Он взглядом следил за ее потяжелевшими грудями. Взгляд твердый, проникающий. Коуди чувствовала себя голой и беззащитной, словно он просто сорвал с нее блузку. Она чувствовала себя пылающей и липкой одновременно. И как это ему удается? Она начала злиться, поняв, как много власти он имел над ней даже теперь. И если не над жизнью, то, по крайней мере, над ее чувствами.
— Ты не имеешь права обвинять меня… в том, что я отношусь к тебе с предубеждением. Ты как никто другой знаешь, что такое необоснованные обвинения.
Даже если бы он нашел лом на ветровом стекле, он удивился бы меньше. Дикон отвел глаза от ее груди и запустил пятерню в свою шевелюру. Он был смущен.
— А что же, черт побери, я должен думать? — спросил он. — Ты мне Ясно сказала, что не хочешь сдавать мне квартиру. А увидев твою дочь, не надо быть гением, чтобы догадаться, почему, — Ну, так ты ошибся… Просто мне кажется, что эта квартира слишком мала и не настолько хороша, как та, к которым ты привык. Не думаю, что тебе будет здесь хорошо.
— В данный момент я не жду ничего хорошего. Одним неудобством больше или меньше? Никакой разницы! Кроме того, в городе нет других вариантов.
— Ты не прав. Ты пробовал Крествуд Таунхоумз?
— Они сказали, что у них все сдано. Я не собираюсь околачиваться в ожидании, пока кто-нибудь не съедет.
— Дай мне газету, — она почти вырвала ее у него из рук. «Руки у него все еще худые и коричневые», — заметила она. Они были большими, с красивыми длинными пальцами. Он был рожден музыкантом. И очень рано начал играть. Он был самоучкой, так как денег на уроки никогда не было. Однако, Дикон играл и в церкви, а в двенадцать лет стал проводить время в кабачках, где практиковался с джазовыми или блюзовыми музыкантами. Наблюдая сейчас за его пальцами, она видела их много лет назад…
От воспоминаний у Коуди заныло в животе. Она постаралась изучить объявления, которые он обвел красным кружком. Ее пугало и одновременно раздражало то, что он по-прежнему казался ей привлекательным, но, с другой стороны, она и не удивлялась. Разве за все прошедшие годы она не сравнивала его с каждым мужчиной? И не оказывались ли они хуже?
— Ты был везде? — наконец, спросила Коуди, стараясь не выдать своих чувств. Он был не тот восемнадцатилетний юноша, плакавший, когда она покончила с их отношениями. И все же… Воспоминания остались болезненно живыми.
— Я решила пойти в Дьюк Юниверсити, — сказала она ему тогда. — Я не хочу, как твои родители, всю жизнь перебиваться с хлеба на квас. Не хочу состариться раньше времени, как твоя бедная мать.
Коуди знала, что это были жестокие слова, но она должна была так поступить. Для его же блага. Она причинила ему боль, вызвала у него гнев, достаточно сильный, чтобы он ушел, ни разу не обернувшись.
«Ты достаточно любишь его, чтобы отпустить от себя?»
До конца жизни она не забудет эти слова. Взгляд и выражение на лице Эйлин Броуди. Его мать произнесла их всего за несколько часов до того, как Коуди повторила их. В свои восемнадцать лет Коуди нашла в матери Дикона грозного противника с горящими черными глазами, хрупкостью, порожденной болью
