наркотиков.
— Но ведь вся страна пьет, а среди актеров половина — алкаши.
— Не вся страна пьет, кто-то и работает. А те, кто пьет да не лечится, плохо кончат, страну развалят, через 10–15 лет превратятся в живых трупов, которым на все наплевать. Пьющие же актеры, или врачи, или инженеры в массе своей не алкоголики, как вы, а просто распущенные люди, которых нужно перевоспитывать, а не лечить.
На это Высоцкий ничего не ответил, мы попрощались и более не виделись».
К сожалению, эта встреча ничего уже не могла изменить в судьбе Владимира Высоцкого. Старуха Смерть подошла почти вплотную и протянула к нему свои костлявые руки. «Уйду я в это лето в малиновом плаще», — вывела в те дни рука Владимира Высоцкого пророческие строки.
Но выпадали в те дни и радостные минуты в жизни поэта. В майском номере ленинградского журнала «Аврора» были напечатаны небольшие очерки Вениамина Смехова о своих коллегах по Таганке. Среди имен Зинаиды Славиной, Валерия Золотухина, Аллы Демидовой значилось и имя Владимира Высоцкого. Статья эта настолько тронула израненную душу Высоцкого, что, укладываясь спать, он положил номер журнала на столик рядом с кроватью, чтобы утром снова и снова перечитать две странички малого формата, увидеть свое имя «не латинским шрифтом», как он сам говорил, перечитать вновь слова, продиктованные сочувствием и пониманием.
В те майские дни судьба в последний раз свела вместе Владимира Высоцкого и Олега Даля. Случилось это на квартире поэта на Малой Грузинской, и Н. Галаджева о той встрече писала: «В феврале 1980 года Даль сказал: «Сначала уйдет Володя, потом — я». Они очень редко общались, не сидели в компаниях, не дружили домами, но очень хорошо понимали и чувствовали друг друга. И, наверное, поэтому такими редкими и короткими бывали их встречи. Когда настолько все ясно — говорить трудно. Хочется молчать. Или как тогда, в мае 1980-го, три проведенных у Высоцкого дня слушать его стихи. Давно не слышавший друга, Даль поразился, как сильно вырос и окреп голос поэта. Это была их последняя встреча».
К тому времени Высоцкий все чаще впадал в состояние депрессии, когда его воля отказывалась слушаться его, а разум был затуманен алкоголем. Барбара Немчик, вспоминая его таким, рассказывала: «У него у самого было какое-то чувство безысходности, однажды он сказал мне:
— Знаешь, мне только и осталось, что пустить себе пулю в лоб».
В Париже не находила себе места от той же безысходности поверившая было в лучшее, а теперь разочаровавшаяся Марина Влади. Б. Немчик вспоминает: «При мне Марина звонила, а Володя был в такой плохой форме, что даже не мог говорить… Марина тогда сказала, что пойдет в посольство и сама разведется с ним… И Володя этого боялся… Мне он однажды признался:
— С ней уже не могу, а без нее тоже не могу…»
В конце мая Высоцкий вновь срывается в Париж, но до Марины не доезжает. По словам все той же Б. Немчик: «Он просто пропал в Париже. Он позвонил Марине, что встречать не надо, что он сам доедет… А на другой день она звонит:
— Где Володя? Он не приехал! Я не знаю, где он!
А Володя просто сбежал. Он там тоже выпивал».
В воспоминаниях самой Марины Влади тоже есть строки об этом «исчезновении» Высоцкого: «… однажды ночью — звонок моей подруги. Ты уже несколько часов в Париже — в одном из русских ресторанов, — и дело плохо, надо ехать за тобой. Я бужу Петю — мне нужна помощь. Мы находим тебя на банкетке, обитой красным плюшем, в самом темном углу. С тобой гитара и чемодан, ты похож на отставшего от поезда пассажира.
Наш добрый доктор Поль Онигман не может ничего сделать — тебя нужно класть в больницу. В коридоре доктор Дюгерен смотрит на меня и спрашивает:
— На этот раз кто?
— Мой муж.
— Бедняжка…
В том же коридоре несколько лет назад находился мой старший сын. Прошло время. Ты приходишь в сознание, а дальше — угрызения совести, отчаяние и, наконец, откровенный разговор со мной. Я отказалась, несмотря на советы врачей, оставить тебя в специальной клинике. Быть может, я должна была на это решиться. Но могла ли я посягнуть на твою свободу, которой ты дорожил больше жизни?»
После того как Высоцкий пришел в себя, они с Влади отправляются на юг Франции в дом сестры Влади Одиль. Высоцкий хочет отдохнуть, успокоиться, но Смерть уже взяла его за плечи и заглянула в глаза. «Я больше не могу, я уеду, я больше не хочу, это слишком тяжело, хватит», — буквально кричит он, задыхаясь от безысходности. Виза в паспорте Высоцкого кончается, в посольстве ее не продлили, да и сам он не очень этого хотел, и 11 июня он вернулся в Москву.
Тем временем Одиль, у которой несколько дней назад они гостили, умирает от рака. Случилось это 23 июня, через 12 дней после отъезда Высоцкого. Узнав об этом, он хочет немедленно вновь приехать во Францию, но получить визу так скоро ему на этот раз не удается.
С 17 по 22 июня В. Высоцкий дает шесть концертов в подмосковном Калининграде на сцене Дворца спорта «Юность». Администратор этих концертов В. Гольдман вспоминает: «Последний раз мы работали с Володей во Дворце спорта в Калининграде… Высоцкий уже очень плохо себя чувствовал. Мы отработали четыре дня, на пятый, перед последним концертом, Володя говорит:
— Я не могу… Не могу я работать!
А потом спрашивает:
— А тебе очень надо?
— Володя, откровенно говоря — надо… Если ты сможешь. 5 тысяч человек приехали из области…
