Чувствую, дышу и хорошею! Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска, Изловчась, мне прыгнула на шею. Я ее и знать не знал, меняя города, А она мне шепчет: «Как ждала я!..» Как теперь? Куда теперь? Зачем да и когда Сам связался с нею, не желая? Одному идти — куда ни шло, еще могу, — Сам себе судья, хозяин — барин: Впрягся сам я вместо коренного под дугу, С виду прост, а изнутри коварен. Я не клевещу! Подобно вредному клещу, Впился сам в себя, трясу за плечи. Сам себя бичую я и сам себя хлещу, Так что — никаких противоречий. Одари, судьба, или за деньги отоварь, — Буду дань платить тебе до гроба! Грусть моя, тоска моя, чахоточная тварь, — До чего ж живучая хвороба! Поутру не пикнет, как бичами ни бичуй, Ночью — бац! — со мной на боковую. С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй! Гадом буду, я не приревную.

18 июля на последнем в своей жизни концерте в подмосковном Калининграде Высоцкий чувствует себя так плохо, что не может петь. Он выходит на сцену, извиняется перед зрителями и предлагает эти полтора часа, отпущенные им, просто поговорить. Зал соглашается. Вечером в театре Высоцкий играет Гамлета. Последний раз в своей земной жизни. В дневнике Аллы Демидовой читаем: «18 июля 1980 года. Опять «Гамлет». Володя внешне спокоен, не так возбужден, как 13-го. Сосредоточен. Текст не забывает. Хотя в сцене «мышеловки» опять убежал за кулисы — снова плохо с сердцем. Вбежал на сцену очень бледный, но точно к своей реплике. Нашу сцену сыграли ровно. Опять очень жарко. Духота! Бедная публика! Мы-то время от времени выбегаем на воздух в театральный двор, а они сидят тихо и напряженно. Впрочем, они в легких летних одеждах, а на нас — чистая шерсть, ручная работа, очень толстые свитера и платья. Все давно мокрое. На поклоны почти выползаем от усталости. Я пошутила: «А слабо, ребятки, сыграть еще раз». Никто даже не улыбнулся, и только Володя вдруг остро посмотрел на меня: «Слабо, говоришь? А ну как не слабо?» Понимаю, что всего лишь «слова, слова, слова…», но, зная Володин азарт, я, на всякий случай, отмежевываюсь: «Нет уж, Володечка, успеем сыграть в следующий раз — 27-го…»

На следующий день, 19 июля, в Москве торжественно открываются XXII Олимпийские игры. Г. Елин вспоминает Москву тех дней: «Красота, а не город. Идешь себе по улицам — один-два прохожих навстречу. Заходишь в магазины — один-два человека в очереди, спускаешься в метро — пять-шесть пассажиров в вагоне, и тебе из динамика — нежный иностранный голос: «Некст стоп «Аэропорт». Так и хочется ответить: «Ол райт!»

С диссидентами все ясно, но вот куда в одночасье исчезли цыганки с вокзалов и базаров?.. на какие божидеры вывезены, за какие 101-е километры и когда? как?..

В восьмидесятом появилось несколько неглупых и занимательных игр. Индивидуальная — шестицветный кубик, гениальное изобретение венгерского архитектора-дизайнера Эрне Рубика…

Любимой игрушкой 80-го года стал и сувенирный медвежонок работы книжного художника Виктора Чижикова…»

В преддверии Олимпиады, 22 января, академика Андрея Сахарова по постановлению Президиума Верховного Совета СССР лишили всех правительственных наград и сослали в город Горький. Вслед за этим сначала в «Литературной газете» от 30 января появилась статья В. Борисова «Клеветник и фарисей», а затем и в «Комсомольской правде» от 15 февраля статья А. Ефимова и А. Петрова «Цезарь не состоялся», в которых А. Д. Сахаров характеризовался не иначе как «духовный отщепенец и провокатор». В день ареста академика А. Д. Сахарова Владимир Высоцкий впервые в своей жизни записывался на Центральном телевидении…

Между тем шумный праздник олимпийского спорта совпал с одним из самых тяжелых периодов в жизни Владимира Высоцкого. Его часы отсчитывали последние 150 часов земной жизни.

Врач А. Федотов вспоминает те дни: «19 июля Володя ушел в такое пике! Таким я его никогда не видел. Что-то хотел заглушить? От чего-то уйти? Или ему надоело быть в лекарственной зависимости? Хотели положить его в больницу, уговаривали. Бесполезно! Теперь-то понятно, что надо было силой увезти…»

В те последние дни его жизни многие друзья и близкие бывали в его квартире на Малой Грузинской, встречали на улице. Их воспоминания об этом воскрешают для нас те дни. В. Нисанов: «Володя часто говорил мне: «Нисанов, мне плохо! Мне плохо, Нисанов!» В голосе — безумное страдание, а глаза — абсолютно четкие, наблюдающие за тобой… Все кричит, все орет, все гибнет вокруг — а глаза серьезные, смотрящие на тебя. Я это видел — не раз… Но бывало, что не находил себе места, метался по квартире, стонал». В. Шаповалов: «Моя супруга бывшая… она видела его в те дни на улице Горького. Говорит — поразительное лицо было у него, настолько отрешенное. «Таким я его не видела, ведь он все время чем-то занят, все время что-то делает, что-то думает, а тут вот такое… Он меня даже не увидел, сквозь меня посмотрел, хотя он знает меня… Я ему говорю: «Здравствуй, Володя!», а он не видел, он был отрешен от всего…»

29 июля Высоцкий должен был вновь улететь в Париж к Марине Влади, у него уже был куплен билет на самолет, он получил новую визу, паспорт. Олимпийские игры были в разгаре, но Высоцкого не пригласили ни на одно праздничное мероприятие. Правда, друзья-космонавты попросили его приехать 27 июля в Звездный городок и в прямом эфире с космосом спеть свои песни для находившихся на космической орбите В. Горбатко и вьетнамца Фам Туама. Высоцкий пообещал, но ехать на это мероприятие не хотел.

В те же дни он написал официальное заявление в Союз писателей СССР с просьбой принять его в ряды Союза. Ответ естественный — отказ. Воспитанные на книгах, подобных трилогии Леонида Брежнева «Малая земля», «Целина» и «Возрождение», писатели-начальники не желали иметь в своих рядах «блатного певца дворов и подворотен». Недавно, 31 марта, в торжественной обстановке 1-й секретарь Союза писателей СССР Г. Марков добавил к наградам многозвездного генсека Ленинскую премию за его трилогию, и это славное событие не должно было быть омрачено приемом в Союз писателей Владимира Высоцкого. Логика проста и убийственна.

22 июля Центральное телевидение начало премьерный показ трехсерийного телевизионного фильма «Маленькие трагедии» (реж. М. Швейцер). В третьей серии, показанной 24 июля, В. Высоцкий играл главную роль — роль Дон Гуана. Видел ли В. Высоцкий себя в тот день на экране? Вряд ли. И хроника тех дней, запечатленная в свидетельствах многочисленных очевидцев, наглядно подтверждает этот факт: В. Высоцкому тогда было не до премьер.

А. Балычев: «Я встретил Высоцкого 23 июля в ресторане ВТО. Володя был в плохой форме. Он приехал около одиннадцати. Мы сели за один столик, начали что-то есть… Все время подходили люди: было такое впечатление, что они его тысячу лет не видели. И все они хотели выпить с Володей. Видя его состояние, я старался эту толпу отогнать.

Потом Володя попросил меня:

— Толя, ты возьми бутылку с собой… Я пить не буду — буду только угощать.

Еще я хорошо запомнил, что у него с собой было много денег — целая пачка. И мне показалось, что он от них хотел избавиться, пытался их отдать. Как будто предчувствовал…

Да, бутылку я взял… Володя, который очень редко кому-нибудь доверял машину, сам попросил вести «Мерседес». Отдал мне ключи…

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату