действовал рыночный закон конкуренции, ежедневно заставляло молодых людей решать кучу разных проблем. А в том приснопамятном 1968 году в Западной Европе молодежь и вовсе получила прекрасную возможность выплеснуть свою энергию наружу – по многим странам прокатились молодежные бунты.
В Советском Союзе ничего подобного не происходило, поэтому какая-то часть молодых людей (пока еще не столь значительная) откровенно маялась от скуки. Ей не хватало острых ощущений, которых не могли дать ни пионерская организация, ни комсомол. И то, что молодежь выбрала себе в качестве примера отрицательного героя – Фантомаса вместо его антипода Журналиста (обе роли в фильме играл Жан Марэ), уже сигнализировало об опасной тенденции, когда молодые люди переставали различать грань между добром и злом. И это при том, что вся советская идеология была нацелена на воспевание добра, воспитывала молодежь исключительно на положительных примерах. В конце 60-х годов стало видно, что эта система начинает буксовать.
Стоит отметить, что даже несмотря на всплеск подросткового криминала, зафиксированного после выхода «Фантомаса», преступность в Советском Союзе была не чета западной. Ее масштабы были значительно меньшими, кроме этого, она не была столь жестокой (тот же «Фантомас» показал, что подростки предпочитают сжигать табачные киоски, а не резать людей). И в этом была огромная заслуга социалистического строя, его пропаганды. В той же Америке, к примеру, именно конец 60-х годов дал всплеск жесточайших преступлений массового характера, причем немотивированных. Только в одном 1966 году таких преступлений было совершено несколько и в разных городах.
Так, в июле некий 25-летний Ричард Спек проник в женское общежитие в Чикаго и убил восемь девушек, а месяц спустя в другом американском городе – Остин в штате Техас – студент архитектурного института Чарльз Уайтмен убил еще больше людей – 15 человек, при этом ранив еще 33. Причем сначала он расправился со своими домочадцами (женой и матерью), после чего прихватил снайперскую винтовку и, забравшись на самое высокое здание в городе, хладнокровно стал расстреливать оттуда прохожих. Так продолжалось до тех пор, пока полицейские не пробрались на крышу здания и не убили преступника.
Однако ужас для Америки на этом не закончился. Дело в том, что телевидение вело прямую трансляцию осады здания, где прятался убийца-снайпер, и один из телезрителей – 18-летний житель городка Меса в штате Аризона Роберт Бенджамин – вдохновился поступком Уйатмена и решил пойти по его стопам. Вооружившись револьвером, он ворвался в косметическое училище и застрелил семерых человек: 28- летнюю женщину с двумя детьми (это были трехлетняя дочь и трехмесячный сын) и четырех студенток. Когда убийцу задержала полиция, он радостно сообщил стражам порядка: «Это я убил этих людей. Теперь обо мне узнает вся Америка».
Для советского общества подобного рода преступления были немыслимы. Однако, повторюсь, история с «Фантомасом» ясно указывала на то, что и в недрах советской молодежи зреют негативные процессы, которые могут в будущем привести к пагубным последствиям. И нельзя сказать, что власти не понимали этого, свидетельством чему были дискуссии, которые устраивались в СМИ вокруг молодежных проблем. Наглядным примером подобного рода обсуждения стала полемика вокруг фильма режиссера-дебютанта Марка Осепьяна «Три дня Виктора Чернышева» (1968), где речь шла о 19-летних молодых москвичах, стоящих на жизненном перепутье. Вот как сюжет ленты излагался в рекламных проспектах:
«Девятнадцатилетний Виктор Чернышев (актер Геннадий Корольков) – недавний выпускник школы. Пробовал поступить в институт – не получилось. Пошел работать на завод. Сдружился с ребятами, которые ежедневно собирались на углу улицы и часами зубоскалили, приставали к прохожим. Они еще не злостные хулиганы, но могут стать ими в любой момент. Так, однажды всю компанию забирают в милицию за попытку избить пожилого человека. Виктора Чернышева допрашивает следователь – пока еще как свидетеля...»
Премьера фильма состоялась в июне 1968 года, и уже вскоре он был отмечен первой наградой: призом ЦК ВЛКСМ. Однако в разгар «антифантомасной» кампании над «Тремя днями...» нависла та же угроза – снятие с проката. И тогда за фильм стали вступаться совершенно разные люди, причем из противоположных идеологических лагерей. Например, его взял под защиту державник Евгений Сурков, который в декабре того же года в журнале «Советский экран» опубликовал огромную статью о фильме. Приведу из нее несколько отрывков:
«...Хотя черты, олицетворенные в Викторе Чернышеве, и впрямь еще далеко „не искоренены“ в его сверстниках, некоторые из зрителей все же сомневаются: а стоит ли выволакивать Чернышевых на всеобщее обозрение? Не подорвет ли кинематограф веру в нашу молодежь, если вот так, в одну горсть соберет все то мерзкое и стыдное, что прорастает в среде Витькиных дружков „с угла“?
Читательница Е. Карева из Донецка, справедливо восклицающая в своем письме в редакцию: «Не знаю, как кому, а мне, извините, мерзко видеть таких амебных типов, как этот Виктор Чернышев», – тем не менее заканчивает свое письмо недоумением: «И неужели их надо еще показывать, изучать? А что в них изучать- то?»
Как что? Ведь вы же сами, тов. Карева, пишете, что «вот такие средние молодые люди», как Виктор, часто и «наблюдают с прохладцей, как другие пырнут ножом какого-нибудь человека». Вы даже полагаете в этом пункте, явно теряя чувство меры, что таких «амеб», предпочитающих «стоять в сторонке», «среди молодежи, кажется, большинство». Что ж, выходит, вы хотели бы, чтобы общество предоставило «амеб» их «амебной судьбе»? Но не означало ли бы это, что, справедливо осудив Викторов Чернышевых за потворство злу, вы сами по отношению к этим Викторам хотели бы занять точно такую же позицию?
Нет, если Виктор Чернышев не праздная выдумка раздраженного воображения авторов картины, а фигура, бытующая рядом с нами, изучать его надо. И при этом непременно на глазах у всего народа. Конечно, в утверждении, что Чернышевых – большинство среди молодежи, – подчеркнем это еще раз, пропорции смещены слишком уж явно. С такой мрачной точкой зрения на поколение восемнадцатилетних согласиться никак нельзя. Несоизмеримо более справедливой представляется формула, выдвинутая Л. Вуколовым. «Виктор Чернышев, – пишет он, – типичен в своей нетипичности»...
Судя по газетам, которые так часто пишут о различных формах хулиганства среди молодежи – от мелкого, циничного хамства до опасных преступлений, – именно «чернышевщина» и представляет собой болезнь, требующую наиболее пристального и внимательного изучения. И излечения. (Отмечу, что резкий скачок хулиганства в СССР произошел именно во второй половине 60-х годов: если в 1965 году таких преступлений было зафиксировано 130 422, то год спустя – уже 257 015. – Ф. Р.)
Как раз к такому выводу пришли участники тех зрительских диспутов о картине «Три дня Виктора Чернышева», о которых сообщили «Тихоокеанский комсомолец» и «Челябинский рабочий». Там тоже раздавались опасения: как бы кто-нибудь из наших недругов не воспользовался правдой о Чернышевых, чтобы очернить всю нашу молодежь, весь наш быт. Но как одиноки, судя по газетным отчетам, оказались эти не в меру осторожные товарищи среди других участников диспутов! «Судьба Виктора и ему подобных не может не волновать нас, мы не имеем права допускать ненужные потери, даже самые минимальные. За Виктора надо бороться... Нельзя дать ему оступиться» – таков вывод, к которому дружно пришли в Челябинске. И во Владивостоке, где лейтмотив оживленной дискуссии наиболее точно выразили повар Вера Матвеева и сотрудница крайкома комсомола Вера Степанова. «Меня потряс этот фильм, – сказала первая, – потряс тем, что я увидела на экране правду». А вторая добавила: «Режиссер сумел пробудить мысль, заставил задуматься над тем, что происходит. Откуда такой Виктор Чернышев?»...
Надо четко и определенно условиться, в чем состоит истинный патриотический долг художника: в том, чтобы «не бередить» раны и затыкать уши ватой, проходя по улице, где упражняются в «красноречии» Витины дружочки, или в том, чтобы открыто вступить в бой за Виктора, показать ему себя самого в зеркале искусства и тем помочь обществу вернуть Чернышевых в ту большую и умную жизнь, которая завоевана для них титаническим трудом их отцов...
Давайте спросим себя честно: нашли ли мы в жизни исчерпывающее решение вопроса, поднятого в картине? Почему, в самом деле, еще так много вокруг нас Чернышевых? Конечно, не потому, что жизнь благоприятствует их появлению. Скорее уж потому, что преодоление той обывательской инерции, интеллектуальной спячки, равнодушия, вялости, безразличия, которые порождают Чернышевых, образует болезнь, от которой нет рецепта, годного на все случаи...
Картину «Три дня Виктора Чернышева» делали еще очень молодые, горячие, икренне встревоженные
