его же словам:
«Моя картина о том, как история, революция, веления государства, цивилизация за волосы отрывали человека от родного дома, от земли. И оторвали, он стал перекати-полем, ценности этой земли оказались ему чужды и недоступны… Вот тогда он эту землю сжег.
С этой точки зрения картина была не только не «госзаказовской», соцреалистической, но изначально чуждой официальной идеологии. Это была история о том, как техническая цивилизация убивает культуру, природу и человека. Когда в финале картины нефть сжигает все – кресты на кладбище, могилы, где покоятся поколения жителей села, отцов и дедов, из глубин земли, от самого ее духа возникают души погибших и похороненных – для меня совсем уж мистический и поэтический ход, своей сущностью отрицающий идею госзаказа и политпропа.
Вся картина была пронизана ощущением присутствия бога. Удивляюсь, что ее приняли…»
Именитый режиссер зря удивляется. Дело в том, что в руковод– стве Госкино (как и страны в целом) были трезвомыслящие люди, которые прекрасно видели те опасности, которые подстерегают страну в будущем. Именно они и способствовали появлению картин, подобных «Сибириаде» или «Прощанию с Матерой». Другое дело, что в глобальном противостоянии с Западом и его агентами внутри самого СССР эти деятели в итоге проиграли, поскольку их чрезмерная щепетильность в вопросах морали оказалась бита наглой нахрапистостью, демагогией и цинизмом их оппонентов.
Но вернемся к Элему Климову.
Работу над фильмом «Прощание» Климов закончил в 1981 году. Тогда же была сделана очередная попытка реабилитировать его «Агонию». В преддверии 4-го Съезда кинематографистов (он состоялся в мае) председатель Госкино Ф. Ермаш написал очередное письмо в ЦК КПСС, где сообщил следующее:
«Возвращаясь вновь к вопросу о выпуске «Агонии» на экран, Госкино СССР исходит из готовности авторов произвести дополнительную работу по дальнейшему уточнению картины. С настоятельной просьбой положительно решить судьбу фильма в Госкино неоднократно обращались видные мастера советского кинематографа. Крайне важным обстоятельством является также пристальное внимание зарубежной прессы к вопросу о «запрете» фильма «Агония». Кроме того, в мае состоится очередной IV съезд кинематографистов, и не исключено, что некоторые из его участников выскажут недоумение по поводу столь длительной задержки с выпуском на экран кинокартины «Агония». Учитывая художественный авторитет Э. Климова в кругах интеллигенции и наступившую у него творческую депрессию, это может стать одним из наиболее сложных и нежелательных аспектов в работе съезда.
Исходя из вышеизложенного, Госкино СССР полагало бы возможным, проведя дополнительную работу по фильму «Агония», разрешить его выпуск прежде всего в зарубежный прокат, а также ограниченным тиражом в советских кинотеатрах».
Этим делом занялся секретарь ЦК КПСС по идеологии Михаил Зимянин. 16 марта он поручил заведующему отделом культуры ЦК В. Шауро «рассмотреть высказанные т. Ермашом Ф. Т. соображения и представить на рассмотрение в ЦК предложение отдела». 30 марта отдел подготовил записку, в которой поддержал предложения Ермаша. С этой запиской согласились секретари ЦК КПСС М. Зимянин, А. Кириленко, И. Капитонов, М. Горбачев, В. Долгих, К. Черненко.
Согласие секретарей ЦК в качестве решения ЦК КПСС было оформлено в начале апреля. Казалось бы, дело за малым – выпустить фильм на экран. Но на пути у «Агонии» вновь, как и в середине 70-х, встал КГБ, который посчитал выпуск ленты на всесоюзный экран делом нежелательным. Правда, запрет был своеобразным: он распространялся на территорию СССР, однако за его пределами «Агонию» выпустить разрешили. Но через год.
При анализе этого странного решения в голову приходит невольная мысль, что КГБ знал, что делал. Ведь за годы, пока фильм лежал на полке, его идейный посыл нисколько не изменился. Более того, в начале 80-х он выглядел куда более пугающим, чем в тот момент, когда лента была закончена, поскольку разложение брежневского режима за эти годы только усугубилось. В итоге возникает резонный вопрос: почему в этой ситуации КГБ не испугался выпускать «Агонию» на западный экран?
Версий, естественно, может быть множество, но лично я склоняюсь к одной: такова была задумка самого Юрия Андропова. Зная о том, что Брежнев уже совсем плох и дело явно идет либо к его отставке, либо к смерти, шеф КГБ, видимо, решил пустить «Агонию» по западным экранам, чтобы вызвать у западного обывателя разговоры о том, что брежневский режим, как и царский когда-то, погряз в коррупции и разложении, поэтому настоятельно нуждается в приходе сильной личности. В качестве последней Андропов, естественно, рассматривал себя. То есть посредством «Агонии» главный чекист готовил мировое общественное мнение к собственному воцарению в Кремле. И эта задумка полностью удалась.
Осенью 1982 года «Агония» была отправлена на кинофестиваль в Венецию, где ее, само собой разумеется, наградили одним из призов. Тогда же фильм продали практически во все англоговорящие страны, выручив на этом деле астрономические деньги – 500 тысяч долларов. А спустя полтора месяца скончался Брежнев и в Кремле воцарился именно Андропов. Причем западный истеблишмент в большинстве своем встретил его приход положительно. Ведь тамошние СМИ давно называли Андропова самым умным и интеллигентным советским лидером, который любит джаз и симпатизирует либералам.
Но вернемся непосредственно к советскому кинематографу.
На рубеже 70-х свою очередную «нетленку» явил миру еще один кумир либеральной интеллигенции – Андрей Тарковский. После во многом автобиографического фильма «Зеркало» (1975) он какое-то время находился на распутье, раздумывая, что снимать дальше: «Идиота» Ф. Достоевского, «Смерть Ивана Ильича» Л. Тостого или «Пикник на обочине» братьев А. и Б. Стругацких. Но у Госкино были свои виды на Тарковского. В начале 1975 года его глава Ф. Ермаш предложил режиссеру снять фильм… о Ленине.
Скажем прямо, согласись Тарковский на это предложение, и его непростая судьба враз могла бы измениться в лучшую сторону: власть наверняка бы отметила режиссера и высоким званием (он на тот момент был всего лишь заслуженным деятелем искусств РСФСР), и солидным гонораром (финансовое положение Тарковского в те годы было настолько трудным, что он сдавал личные вещи в ломбард). И все же режиссер предпочел отказать Ермашу, понимая, что в случае согласия он серьезно подорвет свой авторитет не только в либеральных кругах у себя на родине, но и на Западе.
Между тем, понимая, что прямой отказ может окончательно испортить его и без того непростые отношения с Госкино, Тарковский поступил более хитро. Он заявил: «Я готов хоть завтра снять фильм о Ленине. Но при одном условии: ни одна контролирующая инстанция от ЦК до Института марксизма- ленинизма не будет вмешиваться в мою работу». Естественно, подобный вариант Госкино устроить не мог категорически. В итоге Тарковский взялся за экранизацию повести братьев Стругацких, назвав фильм «Сталкер» (так в повести называл себя проводник в аномальную зону, в которой сбывались любые желания дошедших туда людей).
Вряд ли, давая разрешение на эту экранизацию, в Госкино не понимали, какое именно кино собирается снимать Тарковский. Одно то, что сюжет фильма происходил в некой Зоне, должно было насторожить чиновников: ведь «зоной» в диссидентских кругах и на Западе называли СССР. Сам Тарковский так определял главную идею фильма: «Зона – это не территория, это та проверка, в результате которой человек может либо выстоять, либо сломаться. Выстоит ли человек – зависит от его чувства собственного достоинства, его способности различать главное и преходящее…»
Разрешение на постановку Тарковский получил на удивление легко. Однако потом эта легкость обернулась такими трудностями, которые никогда ранее в творческой биографии режиссера не случались (хотя его судьбу в кино легкой никак не назовешь).
В качестве места натурных съемок Тарковский выбрал Таджикистан – городок Исфара на границе с Узбекистаном и Киргизией. Однако буквально накануне съемок там случилось землетрясение, которое перечеркнуло планы киношников. Пришлось срочно подыскивать новое место работы. Его нашли в Эстонии, в районе реки Пилитэ рядом с Таллином. Там в мае 1977 года и начались натурные съемки (до этого три месяца работа шла в павильонах «Мосфильма»). Но вскоре грянула новая беда: в августе обнаружилось, что почти все, что было снято на натуре, оказалось техническим браком.
