разногласий, не искание объективной истины, не спор о правде, еще скрытой за семью печатями, не дискуссия, не выявление молодых талантов, не объединение на идее преобразования нашего бытия, а битва в контрпозиции, размывание критериев, моральных опор, травля и шельмование крупнейших писателей, режиссеров, художников, тяжба устная и письменная с замечательными талантами, такими, как Василий Белов, Виктор Астафьев, Петр Проскурин, Валентин Распутин, Анатолий Иванов, Михаил Алексеев, Сергей Бондарчук, Илья Глазунов. Нестеснительные действия рассчитаны на захват одной группой всех газетных и журнальных изданий – эта тактика и стратегия экстремистов проявилась в последний год особенно ясно и уже вызывает у многих серьезные опасения.
Та наша печать, что разрушает, унижает, сваливает в отхожие ямы прожитое и прошлое, наши национальные святыни, жертвы народа в Отечественную войну, традиции культуры, то есть стирает из сознания людей память, веру и надежду, – эта печать двигает уродливый памятник нашему недомыслию, геростратам мысли, чистого чувства, совести, о чем история идеологии будет вспоминать со стыдом и проклятиями так же, как мы вспоминаем эпистолярный жанр 37-го и 49-го годов. Вдвойне странно и то, что произносимые вслух слова «Отечество», «Родина», «патриотизм» вызывают в ответ некое змееподобное шипение, исполненное готовности нападения и укуса: «шовинизм», «черносотенство». Когда я читаю в нашей печати, что у русских не было и нет своей территории, что 60-летние и 70-летние ветераны войны и труда являются потенциальными противниками перестройки, что произведения Шолохова пора исключить из школьных программ и вместо них включить «Дети Арбата», когда я читаю, что... фашизм, оказывается, возник в начале века в России, а не в Италии, когда слышу, что генерал Власов, предавший подчиненную ему армию, перешедший к немцам, боролся против Сталина, а не против советского народа, – когда я думаю обо всем этом, безответственном, встречаясь с молодежью, то уже не удивляюсь тем пропитанным неверием, иронией и некой безнадежностью вопросам, которые они задают. И думаю: да, один грамм веры дороже порой всякого опыта мудреца. И понимаю, что мы как бы предаем свою молодежь, опустошаем ее души скальпелем анархической болтовни, пустопорожними сенсациями, всяческими чужими модами, дешево стоящими демагогическими заигрываниями...
Нам нет смысла разрушать старый мир до основания, нам не нужно вытаптывать просо, которое кто-то сеял, поливая поле своим потом, нам не надо при могучей помощи современных бульдозеров разрушать фундамент еще непостроенного дворца, забыв о главной цели – о перепланировке этажей... Нам не нужно, чтобы мы, разрушая свое прошлое, тем самым добивали бы свое будущее... Человеку противопоказано быть подопытным кроликом, смиренно лежащим под лабораторным скальпелем истории. Мы, начав перестройку, хотим, чтобы нам открылась еще непознанная прелесть природы, всего мира, событий, вещей, и хотим спасти народную культуру любой нации от несправедливого суда. Мы против того, чтобы наше общество стало толпой одиноких людей, добровольным узником коммерческой потребительской ловушки, обещающей роскошную жизнь чужой всепроникающей рекламой...»
Между тем на партконференции было принято несколько резолюций, из которых самыми роковыми для страны окажутся две: «О демократизации советского общества и реформе политической системы» и «О гласности». Отметим, что подготовку проектов этих резолюций взяли в собственные руки Горбачев и Яковлев. В итоге первая резолюция распахнула двери для «хождения во власть» представителям либеральной оппозиции, которым предстояло сделать реставрацию буржуазного строя неизбежной. Вторая резолюция вооружила либералов идеологически. Как пишет И. Фроянов:
«В резолюции «О гласности» сквозь шелуху трескучих слов проглядывают ложь и лицемерие. Ее авторы, среди которых первой скрипкой был Яковлев, утверждают, будто «обстановка гласности» первых лет перестройки пробудила «мощные патриотические силы к активной и целеустремленной работе на благо страны, социализма». В действительности же «обстановка гласности» мобилизовала темные, сатанинские силы, враждебные стране и русскому народу. Именно они захватили печать, телевидение, радио, установили свою монополию на гласность и, одурманив доверчивую Россию, повели ее на «Голгофу»... Резолюция санкционировала ведущуюся против русского народа информационную войну...»
Тогдашнее советское телевидение самым активным образом участвовало в подготовке развала великой державы. Деятели либерального лагеря буквально прописались в «Останкино», кочуя из одной передачи в другую, в то время как представителям державного лагеря за редчайшим исключением вход туда был заказан. Таким образом Яковлев и К° «окучивали народ», внедряя в его сознание установку, что либеральные ценности – единственное спасение для страны. Отметим, что многие из нынешних телевизионных «властителей дум», коих наши телезрители могут лицезреть на своих голубых экранах, стали знамениты именно тогда, в горбачевскую перестройку, и все они сделали себе карьеру на разоблачениях сталинских репрессий, брежневского застоя и других «ужасов советского тоталитарного прошлого» (отметим, что этим же они занимаются и по сию пору). Как пишет И. Фроянов:
«Из тысячелетней истории России наибольшему поношению подверглась эпоха с ее коммунистической идеологией, породившей якобы за 70 лет «столько чудовищ, сколько старая частнособственническая цивилизация не сумела породить за три века» (цитата взята из статьи философа Александра Ципко, опубликованной в журнале «Новый мир» весной 90-го. Как известно, этот бывший работник ЦК ВЛКСМ сегодня перекрасился в ярого антисоветчика, поэтому весьма востребован на нынешнем российском капиталистическом ТВ. –
Активный возврат в частную собственность начался в конце 80-х, когда кремлевские либералы протолкнули в жизнь законы «о кооперации» и «частнопредпринимательской деятельности». В советских СМИ (в том числе и на ЦТ) началась активная пропаганда этих законов, которые якобы открывали широкие перспективы перед народами СССР. На самом деле главный куш с них должна была сорвать элита общества – будущие «прихватизаторы», по сравнению с которыми даже прежние «коммунисты- коррупционеры» выглядели невинными младенцами. Как пишет все тот же И. Фроянов:
«Создание кооперативов позволяло приступить к отмыванию «грязных денег», масса которых заметно увеличилась в годы антиалкогольной кампании (провозглашена в мае 1985 года. –
Кремлевские либералы прекрасно понимали, что перетянуть большую часть элиты на свою сторону можно разными путями, но самый эффективный способ – подкуп. То есть надо дать элите возможность легко зарабатывать «шальные» деньги, и она станет твоей с потрохами. Как мы помним, еще на лапинском ТВ царило взяточничество, однако оно имело свои пределы – сама система тогда сдерживала частнособственнические аппетиты коррупционеров разных мастей. Однако с приходом горбачевской перестройки и постепенным переходом системы на рыночные рельсы эти аппетиты стали расти в астрономических пропорциях. В итоге взятка превратилась фактически в легальную систему взаимоотношений между людьми и организациями. В том числе и на ТВ, где началась эпоха так называемых «рекламных» денег (или «джинсы» – завуалированного обозначения взятки). Первой ласточкой в этом направлении стала демонстрация самого длинного на тот момент «мыла» на советском ТВ – бразильского телесериала «Рабыня Изаура», напичканного рекламой.
Этот фильм попал на советское ЦТ вскоре после упомянутого пленума Союза кинематографистов СССР, который прошел в марте 1988 года. Как мы помним, отношения между двумя ведомствами – Госкино и Гостелерадио – всегда были непростыми, что вполне объяснимо – они являлись конкурентами в борьбе за зрительское внимание. Эта напряженность усугублялась еще и сложными личными взаимоотношениями между руководителями: Сергеем Лапиным (ТВ) и Филиппом Ермашом (Госкино). В 1985—1986 годах оба они ушли на пенсию, но взаимопонимание между их бывшими ведомствами так и не наладилось. Более того, оно еще больше расстроилось. И на мартовском пленуме эта конфронтационность была явлена миру с новой силой.
