окончательно убедило Корвалана в том, что пришло время и ему возвращаться на родину. Тем более что там намечались крупные события в политической жизни, которые, при определенном стечении обстоятельств, могли привести к свержению режима Пиночета и приходу к власти левых.
Поскольку все эти годы (1976–1983) Корвалан жил в Советском Союзе (на квартире Управления делами ЦК КПСС на северо-востоке Москвы), его заброской в Чили занимались два ведомства: КГБ и Международный отдел ЦК КПСС (так называемая спецгруппа этого отдела). Операции было присвоено кодовое название «Фернандо», и на ее разработку ушло несколько месяцев. В ней было несколько этапов.
На первом Корвалан прошел специальный курс обучения, где ему на спецдаче под Москвой преподали уроки конспиративного мастерства: методы ухода от слежки, основы психологической подготовки к условиям конспиративной деятельности и т. д. На втором этапе Корвалану изменили внешность с помощью пластического хирурга Александра Шмелева.
Этот человек был хорошо известен в кругах творческой интеллигенции как замечательный врач: он делал «пластику» таким звездам, как Любовь Орлова, Мария Максакова, Алла Тарасова. Однако мало кто знал, что Шмелев был единственным хирургом-пластиком, кто являлся консультантом иностранного отдела 4-го Главного управления Минздрава и работал на КГБ. Именно поэтому его и привлекли к операции «Фернандо». Шмелев достаточно виртуозно изменил внешность Корвалану: сделал новый нос, подкорректировал фигуру. Кроме этого, Корвалана, который до этого всегда одевался консервативно, обрядили в светлый пиджак спортивного покроя, темные брюки, на шею повязали яркий галстук, а на голову водрузили парик без единой сединки. И заставили сбрить его знаменитые усы.
Параллельно с этим Шмелев сделал еще трех Корваланов – двойников настоящего. Функции у них были различные. Двое из них накануне операции курсировали из страны в страну под тем же именем, под которым предстояло легализоваться Корвалану, но с разными паспортами – кипрским и испанским. Третий двойник отправился непосредственно в Чили, чтобы проложить маршрут для Корвалана. Если бы с этим двойником что-то случилось, операцию бы свернули. Но все обошлось, и в середине августа начался третий этап операции «Фернандо» – заброска Корвалана в Чили. Параллельно с этим создавалась «дымовая завеса» – по советскому радио, ТВ и в газетах появилось несколько интервью Корвалана, которые должны были указывать на то, что он по-прежнему находится в пределах Советского Союза.
Что касается Дина, то ему тоже была придумана легенда, которую он озвучит чуть позже, когда вернется из Чили в ГДР. По ней выходило, что в Чили Дин отправился спонтанно: смотрел дома телевизор, увидел репортаж из Чили от 14 августа, где речь шла о Дне национального протеста, и, потрясенный сообщением о том, что в этот день погибло 27 чилийцев, среди которых было трое детей, решил немедленно лететь в Сантьяго. Рената была против этой затеи, но Дин сумел ее уговорить. Стоит отметить, что жена Дина и в самом деле была против этой поездки, причем не только из-за того, что она была опасна. Рената не могла никак взять в толк, зачем и, главное, ради чего ее мужу надо было рисковать. В этом конфликте наиболее ярко высветились все те жизненные нестыковки, которые были присущи этому браку.
Несмотря на то что Рената играла в кино правильных героинь – например, жену основоположника марксизма Женни Маркс или антифашистку в телесериале, – в жизни она не разделяла многих идей, которыми жили ее героини. Она считала это всего лишь игрой, определенной данью обстоятельствам, в которых вынуждены были существовать тысячи ее коллег-артистов. И когда она выходила замуж за Дина Рида, ей казалось, что и он мыслит точно так же. А вышло иначе. Рената вдруг увидела, что ее муж по- настоящему верит в социализм и для него это отнюдь не игра, а способ существования. Для Ренаты это было странно, поскольку времена на дворе стояли уже другие – не романтические 60-е, а застойные 80-е, когда в идеологии на смену восторгу пришел скепсис. И на этом фоне Дин с его чуть ли не мальчишеской верой в светлое будущее смотрелся белой вороной. Рената этого не понимала, что и стало поводом к возникновению конфликтов, которые сотрясали их брак все последнее время его существования.
Однако вернемся к поездке Дина в Чили.
Вместе с ним туда согласился отправиться и режиссер Уилл Робертс, который собирался снимать пребывание Дина в этой стране с тем, чтобы потом вставить этот сюжет в свой документальный фильм. Дин договорился с ним о встрече в Буэнос-Айресе, откуда они уже вместе должны были вылететь в Сантьяго. Поскольку между США и Чили все еще существовал безвизовый режим, Дин и Робертс приобрели билеты как обыкновенные туристы и 15 августа вылетели из столицы Аргентины.
В аэропорту Сантьяго «Пудауэль» друзей встретила Мария Милуэнда с группой товарищей. Естественно, прибытие в аэропорт актрисы-коммунистки не осталось без внимания агентов Национального- информационного центра (СНИ – правопреемница ДИНА), которые немедленно доложили об этом руководству. А потом в поле зрения тех же агентов угодил и Дин Рид, имя которого с момента сентябрьского переворота 1973 года находилось в компьютерной базе данных чилийских спецслужб и проходило там под грифом «особо опасный». Однако, учитывая, что на дворе были уже иные времена и пиночетовский режим все силы прилагал к тому, чтобы выглядеть цивилизованно, было решено не высылать Дина и его товарища (тоже, кстати, американского гражданина) из страны. Вместо этого к ним приставили группу спецагентов СНИ, которые должны были следить за всеми передвижениями непрошеных гостей по стране и обо всем докладывать руководству.
Поскольку в этот раз Дин приехал в Чили вполне легально, он не собирался давать лишнего повода своим врагам арестовать его и выслать из страны раньше того времени, которое ему было отпущено для осуществления своих планов. Поэтому никаких резких движений не делалось: от откровенной слежки никто не отрывался, и жили гости в Сантьяго вполне открыто. Правда, места ночевки каждый раз меняли, чтобы не давать агентам СНИ возможности чувствовать себя комфортно и спокойно.
На третий день своего пребывания в Чили, 18 августа, Дин отправился выступать перед шахтерами крупнейшего в мире подземного медного рудника Эль-Теньенте в городе Ранкагуа (150 км от Сантьяго). На этом руднике Дин уже бывал в 1971 году, когда вместе с Виктором Харой участвовал в культурной программе блока «Народное единство». С тех пор на этом руднике мало что изменилось, даже большинство зданий были все те же. Власти, прознав об этом выступлении, не стали его запрещать, чтобы не нагнетать напряженность, которая и без того была высокой (совсем недавно на руднике были уволены 800 рабочих). Однако полицию к месту концерта подтянули, причем в большом количестве. И еще накануне представления всех потенциальных слушателей предупредили, чтобы они имели на руках паспорта. Таким образом власть хотела запугать рабочих: мол, каждый из вас обязательно попадет на заметку к нам. Однако мера эта того эффекта, на который рассчитывали власти, не возымела – дома осталось лишь незначительное число шахтеров, а остальные, числом в несколько сотен, пришли на концерт. Платой за вход в зал служили… продукты (1 кг), которые в Чили были в большом дефиците (их потом устроители концерта раздадут семьям уволенных рабочих).
Когда власти поняли, что сорвать мероприятие не удалось, был предпринят другой шаг. К Дину подошел офицер полиции и, указывая на гитару, произнес:
– Петь вам запрещено.
– А говорить мне можно? – поинтересовался Дин.
– Говорить можно, но не о политике.
Дин передал гитару одному из своих товарищей, а сам поднялся на сцену. Но он не был бы Дином Ридом, если бы не нашел способ изменить ситуацию в свою сторону. Подойдя к микрофону, Дин обратился к присутствующим:
– Только что ко мне подошел офицер полиции и запретил петь.
Ответом на эти слова был такой рев негодования, что в зале задрожали стены. Дин нашел глазами того самого офицера, который запретил ему петь, и картинно развел руками: дескать, я не виноват. После этого он взял гитару и ударил по струнам. Начал с чилийских народных песен, чтобы не давать повода полицейским прервать концерт в самом начале. А когда зал проникся атмосферой концерта, Дин разошелся и стал исполнять песни, которые в Чили были под негласным запретом (произведения Виктора Хары, Пабло Неруды). Последнюю песню, «Венсеремос» («Мы победим»), Дин посвятил Сальвадору Альенде. Во время ее исполнения весь зал встал и все присутствующие, за исключением полицейских, подняли вверх сжатые кулаки. Это была кульминация концерта – полное единение исполнителя и зала. Оператор снимал все это на пленку, еще и поэтому полиция не решилась прервать выступление.
