Услышав эти слова, Рамона сочла за благо не спорить с отцом.
Между тем Дин, конечно, лукавил. Имея доступ к информации из самых различных источников, он знал, что дела в ГДР складываются не столь безоблачно, как он обрисовал их дочери. Несмотря на все старания немецкого руководства, в 70-е годы происходило снижение темпов экономического роста, поскольку ведомственные интересы брали верх над государственной стратегией и гонка за количественными показателями заставляла руководителей выдавать желаемое за действительное. Чтобы поддерживать должный уровень жизни своих граждан (а их запросы с каждым годом росли), германскому руководству приходилось изыскивать дополнительные средства для покрытия этих запросов. Средства эти доставались в основном извне: помогал Советский Союз, а также брались кредиты на Западе. Однако в конце 70-х ГДР встала перед серьезной проблемой: СССР уже не мог столь же активно помогать своим союзникам, как это было ранее, а Запад стал давить с выплатой кредитов (первые выплаты в ГДР начались в 1978 году). И восточногерманскому руководству пришлось сильно напрячься, чтобы не скатиться в пропасть.
Выручила внутригерманская торговля, которая шла без таможенных пошлин и с предоставлением западногерманской стороной беспроцентного кредита, что давало ГДР до 2,5 миллиарда прибыли в год. Кроме этого, значительные средства руководство ГДР получало за использование транзитных путей в Западный Берлин. Были и другие пути наполнения валютной кассы ГДР, которые власти не афишировали: например, восточногерманское почтовое ведомство изымало из писем, приходящих из ФРГ, вложенные в них деньги. Также власти ГДР продолжали практику взимания денег с отъезжантов – людей, которые перебирались на постоянное жительство в другие страны.
Однако для всех, кто был знаком с этими проблемами, существовавшими в ГДР, было ясно, что вечно латать эти дыры властям не удастся. Требовались какие-то иные, более радикальные меры, которые могли бы выправить ситуацию: сделать так, чтобы не топтаться на краю пропасти, лишь оттягивая момент падения в нее, а начать движение в сторону от этой пропасти. И сделать это можно было только в одном случае: если бы к власти в ГДР пришли более компетентные и более молодые руководители. Но именно этого и не происходило: Политбюро ЦК СЕПГ состояло из людей, возраст которых либо превысил 70-летний рубеж, либо уже приближался к нему. Единственным молодым членом Политбюро был бывший комсомольский лидер Эгон Кренц (46 лет), который был включен в высший партийный ареопаг только два года назад – в 1983 году. А один, как известно, в поле не воин.
Дин хорошо относился к лидеру ГДР Эриху Хонеккеру, однако даже он понимал, что смена руководства в республике назрела уже давно. Хонеккер должен был сам подготовить себе преемника, который смог бы стать достойным ответом на стремительно меняющуюся в мире ситуацию. Случись это, и те скука и апатия, которые в начале 80-х все сильнее стали охватывать жителей ГДР, могли бы смениться другими чувствами – верой и надеждой на лучшее будущее. А так Дин, который часто общался с простыми немцами, видел, что в своем отношении к властям восточные немцы повторяют тот же путь, что прошли советские люди до прихода в Кремль Михаила Горбачева.
Но откровеннее всего с ним были молодые рокеры, с которыми Дин по выходным гонял на мотоцикле в окрестностях Раухфангсвердера. Они говорили прямым текстом:
– Еще немного, и бундес (Западная Германия) нас завоюет.
Когда Дин поинтересовался, почему в их голосах он не слышит страха, рокеры рассмеялись:
– А чего бояться, если при бундесе мы будем жить намного веселее.
Увы, это была весьма распространенная точка зрения в ГДР. В Советском Союзе ситуация была похожей, хотя там в 1985 году люди не грезили мечтой отдаться на милость Западу, а хотели лишь построить с ним добрососедские отношения. Однако в одном жители ГДР и СССР были едины: им стало скучно жить при социализме. Позднее эту ситуацию политолог Сергей Кара-Мурза объяснит следующим образом:
«Среднему человеку жить при развитом советском социализме стало скучно. И никакого выхода из этой скуки наш проект не предлагал. Более того, он прямо утверждал, что дальше будет еще скучнее. И тут речь идет не об ошибке Суслова или Ленина. Тот социализм, что строили большевики, был эффективен как проект людей, испытавших беду. Это могла быть беда обездоленных и оскорбленных социальных слоев, беда нации, ощущающей угрозу колонизации, беда разрушенной войной страны. Но проект не отвечал запросам общества благополучного – общества, уже пережившего и забывшего беду…
Почему 280 миллионов рассудительных еще людей в СССР позволили сломать вполне благополучную жизнь? Почему рухнул брежневский коммунизм? Ведь не было ни репрессий, ни голода, ни жутких несправедливостей. Как говорится, «жизнь улучшалась» – въезжали в новые квартиры, имели телевизор, ездили отдыхать на юг, мечтали о машине, а то и имели ее. Почему же люди с энтузиазмом стали ломать свой дом? Почему молодой инженер, бросив свое КБ, со счастливыми глазами продает у метро сигареты – то, чем на его вожделенном Западе занимается неграмотный беспризорник? Мы должны это понять.
Одну важную черту массового сознания советского человека верно подметили демократы «первой волны» – избалованность высокой надежностью социальной системы СССР. Два поколения советских людей выросло в совершенно новых, никогда раньше не бывавших в России условиях: при отсутствии угроз и опасностей…
Человек привык к тому, что жизнь может только улучшаться, а все социальные блага, которыми он располагает, являются как бы естественной частью окружающей природной среды и не могут исчезнуть из- за его, человека, политических установок и решений. Ортега-и-Гассет давно сказал важную и неприятную вещь: «Избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование наподобие воздуха, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа»…
Между тем режим Запада стабилен потому, что все его жизнеустройство основано как «война против всех» – конкуренция. Всех людей столкнули между собой, как на ринге, и государство, как полицейский, лишь следит за соблюдением правил войны. Треть населения ввергнута в бедность и в буквальном смысле борется за существование – никаких иных приключений ей уже не дано. А остальным предложен рискованный лабиринт предпринимательства. Причем он доступен всем и поглощает страсть всех, кто в него входит, а вовсе не только крупных дельцов…»
Напомню, что эти слова будут сказаны спустя много лет – когда не будет ни Советского Союза, ни ГДР, ни вообще блока социалистических государств. И Дин Рид, естественно, об этих выводах даже не догадывался. Но он продолжал мучительно размышлять над тем, что происходит с социализмом и какая судьба его ждет в ближайшем будущем. И, судя по тому, какие интервью он давал тогда, в 85-м, выводы у него были оптимистические. Он верил в то, что, даже несмотря на все свои недостатки и яростные атаки своих противников, социализм все же устоит, трансформируется и станет еще сильнее, чем был прежде. Поверить в то, что вся эта система рухнет, преданная как своими руководителями, так и народами, жившими при нем, в те годы было просто невозможно. Если бы Дину кто-нибудь сказал о подобном исходе, он бы счел такого человека сумасшедшим.
Но вернемся в лето 1985 года.
8 июня Дин принял участие в записи телепередачи в Карл-Маркс-Штадте, а на следующий день выступил с концертом в городе Доберне.
Тем временем в середине июня на Дина обрушилась страшная весть. Ему позвонили из посольства СССР в Восточном Берлине и сообщили, что некоторое время назад в Москве погиб Юрий Купцов. Из той скупой информации, которая стала достоянием Дина, он узнал, что его друг ушел из жизни в результате несчастного случая: он выпал из окна своей квартиры в доме в Воротниковском переулке и разбился. По свидетельству врачей, в крови Юрия было обнаружено большое количество алкоголя.
Сказать, что Дин был потрясен этой информацией, значит ничего не сказать. Он был буквально раздавлен. Юрия Купцова он знал почти 20 лет, и тот был одним из самых близких его друзей. Вот и теперь, считая дни до своего отъезда в СССР, Дин надеялся, что обязательно встретится с Юрием, с которым не виделся больше года. И вот трагическое известие из Москвы навсегда перечеркнуло эти надежды. Дополнительный трагизм этой ситуации придавало еще и то, что Дину сообщили о смерти друга спустя неделю после случившегося, когда торопиться в Москву было бессмысленно – похороны уже прошли. Поэтому Дин не стал менять свои первоначальные планы и отправился в Советский Союз в
