штанов и подолы сарафанов испачканы побуревшим от крови песком. Алые брызги и разводы поглотили краски яркого узорочья. А там где полотно сохранилось белым, вышивка словно вытекала прямо из кровавых пятен.
Никто не вооружён, одеты как на праздник, вокруг, на песке, только следы киевских подков. Миновав последнего убитого, двинулся от реки. В опустевшей веси пустил коня медленным шагом, надеясь встретить хоть одну живую душу. Мрачно вслушивался в жуткую тишину, пока краем глаза не уловил движенье. Спешился, набросил повод на дощатую ограду и беззвучно протиснулся в узкий пролом. Прокравшись вдоль частого плетня, прильнул к прорехе и затих. Взору предстала мерзкая картина.
Посреди пустого двора шнырял костлявый чернец из числа Сарветовых подручных. Не опасаясь заколотых на берегу хозяев, монашек деловито промышлял на бесхозном. Перебирал найденные в доме туяски и скрыньки,[25] высыпал содержимое на землю и, отобрав из барахла что поценней, брался за другую коробчонку.
Не укради… вдруг припомнил Извек, поглядывая по сторонам. Однако, судя по всему, в опустевшей деревушке чернец задержался один. Неподалёку, за домом, дожидался конь. Холёный жеребец, явно из княжьих конюшен, щипал травку, нетерпеливо вскидывал голову. Его хозяин, тем временем взопрел от усердия, роясь в чужом добре. Шумно сопел, утирал рукавами потную морду и щурился, боясь упустить какую-нибудь малость. Наконец, руки дошли до потёртого кузовка. Из вороха лент и красной тесьмы выпали витые пряжки, пара серебряных гривен, и берестяная коробчонка. От падения, крышка отскочила, и солнце засияло на свадебных украшениях, копившихся в семье из поколения в поколение. Наскоро оглядев височные подвесы, фибулы и жемчужные мониста, монашек спешно утолкал всё в кожаную мошну, и в последний раз переворошил раскиданное добро.
Не найдя больше ничего ценного, оглядел двор. На глаза попался сруб погреба с незапертой крышкой. Памятуя о сладких хмельных медах, сунулся туда промочить горло. Через миг до слуха Извека донёсся визг и звуки борьбы. Из чёрного проёма вновь показался чернец, волоча за собой перепуганную девчушку. Видно та успела юркнуть в погреб, когда всех гнали на берег.
На девку глядючи, засвербило у чернеца ретивое. Притянув её к себе, грубо лапнул за грудь, но та, извернулась, укусила потную руку. Зарычав, монашек со злостью ударил девчонку в живот и, заметив как у неё сбилось дыхание, стал со вкусом бить по лицу. После третьего удара несчастная перестала ощущать опору под ногами и повалилась на землю. Толкнув её ничком на бревенчатый скат, чернец, уже не спеша, запустил руку под подол. Девчонка слабо дёрнулась, но дрожащий от возбуждения богослов резко рванул за косу, выгибая голову назад. Потом, заломав слабые девичьи руки за спину, скрутил запястья её же косой.
— Не возжелай и не прелюбодействуй… — зверея прошептал Сотник и выдвинулся из-за плетня.
Чернец запоздало углядел сбоку оскаленное лицо Извека. Пинок в бок отбросил стервятника от жертвы. Подняв кучу пыли, монашек грохнулся оземь и, закашлялся. Видя надвигающегося дружинника, спешно воздел персты. Трясущимися губами залопотал что-то про Моисея и его скрижали, но Сотник сграбастал перепуганного гада за хламиду и, заглянув в побелевшее лицо, мрачно процедил:
— Про то пусть кони думают, у них башка больше и глаза умней… а я, в твоей вере, не мастак.
Стиснув рыжее мочало бороды, крутнул трясущуюся голову. Шея хрустнула, монашек обмяк, просевшее тело в агонии засучило ногами. Сотник уцепил труп, словно мешок с требухой, и, ступив в сторону, забросил на поленницу. Огляделся. Ни души. Спешно прикрыв плачущей девке срам, размотал косу и, сунув в руки мошну с родительским добром, кивнул на проход в плетне. Девчонка, спотыкаясь, побрела со двора. Возле Ворона прерывисто вздохнула, утёрла мокрые щёки, глянула на Извека. Тот, зыркая по сторонам, забрался на коня, ещё раз осмотрелся с высоты седла, и только после этого нагнулся за ней. Усадив перед собой, направил Ворона задами, подальше от кровавого берега. За деревней, умытая из фляги, сирота кое-как пришла в себя. Разглядев дорогу на Киев, попыталась спрыгнуть, но Сотник успел удержать.
— Далеко ли собралась?
— К деду, в лес, — молвила девчонка бесцветным голосом.
— Так чё ж с коня сигать? Сказала бы сразу куда везти…
Узкая ладошка мгновенно метнулась в поле, правее деревни. Сотник вздохнул непредвиденной задержке, но решительно повернул коня в ту сторону.
— К деду, так к деду!
Добрались уже по сумеркам, еле отыскав нужную тропку меж завалов и звериных лазей. Извек уже замаялся пригибаться под разлапистыми ветками, когда Ворон непонятно дёрнул ухом: толи отгонял комара, толи почуял человека.
На тропе, как из-под земли, возник старик. Пробежал глазами по лицам дружинника и девчонки, без слов шагнул к коню и, взявшись за узду, повёл с тропы в самую чащу. Густой еловник услужливо расступался, пропуская людей, и тут же смыкался сзади в непроходимую стену. Остановились на краю маленького погоста. Приняв девчушку с седла, дед двинулся в приземистую избу, кивнул Извеку, чтоб шёл следом. Усадив обоих на лавку, принёс ковш воды. Дав внучке отпить несколько глотков, протянул питьё Извеку. Вода показалась горькой на вкус, но Сотник выпил до дна. Не удивился, когда в голове прояснилось. Ведун, тем временем, уложил внучку под медвежьи шкуры, угомонил тихим говором, пока не заснула. Вернувшись к столу, сел напротив, выжидающе взглянул в глаза.
Подумав с чего начать, Извек заговорил. Не особо останавливаясь на подробностях, рассказал про увиденное на берегу и случившееся во дворе. Ведун слушал не перебивая, только темнел, как грозовая туча. Когда же услыхал про встреченного парубка, кивнул в сторону тёмного угла.
— Будияр. Ко мне бежал.
Сотник в недоумении присмотрелся к бесформенной куче шкур. В тусклом свете с трудом разглядел выбивающийся из под края светлый клочок волос и брошенное тут же окровавленное тряпьё. Кивнул, узнав рубаху встреченного паренька.
— Я надеялся, — проговорил старик горестно. — Что кроме Будияра ещё кто-то ушёл.
Извек посмотрел на спящую девчушку, покачал головой.
— Только эти двое. Остальные на берегу.
Сотник встал.
— Пора мне, почтенный. Велено быть в Киеве без промедления.
Старец кивнул, тяжело поднялся, двинулся из избы. В небе уже заблестели первые слёзы звёзд. Ворон звякнул удилами, торопя хозяина, топнул копытом. Когда дружинник оказался в седле, ведун снова взялся за повод и двинулся сквозь стену чёрных елей. Шел молча, пока не вывел из леса. Остановившись на краю наезженной дороги, отпустил узду и, мрачно сверкнув глазами, глухо заговорил:
— Ещё мой дед рёк, что Владимир, для нашей земли, имя гиблое. Коли до власти дорвётся, большим бедам быть… — старик помолчал, сжав губы, вздохнул. — Лучше бы ошибся…
Пошарив в висящей на плече калите, протянул на прощанье берестяную скрыньку.
— Это тебе, гой! Оберег тут могучий. Для внучки готовил, однако, теперь без нужды, сам за девкой присмотрю. Тебе же, чую, ещё пригодится. Откроешь на молодую луну, оденешь на плетёный шнур чёрного шелку… Да на гривну смотри не нацепи — на гривне, кроме Молота Тора, ничто силу не имеет.
Волхв глянул в лицо Извека, приложил тыльную сторону ладони к груди и величаво, вытянул перед собой. Потом ступил в сторону и растаял, как туман на заре. Сотник тряхнул головой, повторил знакомое с детства приветствие и, упрятав скрыньку за пазуху, поскакал к Киеву.
Глава 5
Кто доверил сердцу голос,
тот змеёю не шипит.
