Он замолчал и, махнув посерьёзневшим проказницам, скрылся в лесу. Мавки поколебались, бросили любопытный взгляд на дружинника и, сморщив досадливые рожицы, юркнули за хозяином леса…
Верхушки деревьев порозовели от утренних лучей Ярилы. По лесу, на все лады, звенел щебет многоголосых птиц. Сотник подбоченясь стоял посреди поляны и пожирал взглядом удручённого Ворона. Тот хлопал большими умными глазами, шумно вздыхал. Хозяин же, укоризненно ворча, ткнул пальцем в появившиеся за ночь косички.
— Что ж ты, брат? Отрастил лопухи как у зайца, а того, кто ночью шастал, не услышал! Вона, глянь какую красоту навели, а могли небось и ползада отожрать, пока ты дрых. Соня ты комолый. Вот оставлю косищи, и будешь шоркаться по белу свету, как красна девица…
Виноватый вид понурого Ворона отвечал красноречивее слов…
— Ладно, иди сюда, расплету! — сжалился Извек.
Распутывая гриву, удивлялся, что на душе было странно легко. Будто бы за ночь кто-то напитал сердце звонкой радостной силой. В голове прояснилось, стёрся даже грязный осадок давешнего предчувствия. Уже в седле достал вчерашнюю еду, в охотку позавтракал. Остаток хлеба отдал коню и, дождавшись, когда тот с удовольствием прожуёт, пустил Ворона галопом.
Незаметно, как удача при игре в кости, перелесок кончился. Дорога плавно забрала влево, обходя пригорок со сторожевым застругом. На фоне неба темнел частокол, скрывающий тесный двор с избой и высокой башенкой. В смотровой клети темнела фигура дозорного и, не успел Сотник съехать с дороги, как до него донёсся короткий свист. В частоколе обозначились бойницы в толщину бревна. Лиц за бойницами было не разобрать, но Извек знал, что его внимательно разглядывают через наконечники трёхгранных пробойников.[19] Хотя, наверное, уже нет: на таком расстоянии Ворона даже спьяну не спутаешь.
Он не ошибся: воротина поползла в сторону и в проёме, куражно расставив руки, показалась громадина Рагнара.[20] Пропуская всадника в распахнутый створ, великан широко улыбнулся и потрепал Ворона за уши:
— Ты вовремя сюда явилась, птица. Овёс ещё остался, да и воду ещё не всю выхлебали.
— А я что, не в счёт? — возмутился Сотник.
Рагнар хохотнул.
— И тебе, сокол, кое-что перепадёт! Давеча, Павка-Тур[21] кабанчика добыл, небось, уже прожарился. Определяй ушастого к кормушке и давай за стол.
Заперев бойницы, стали подтягиваться лучники. Здоровались, хлопали по плечам, вели в избу. Там уже гремели лавки, брякали глиняные плошки. Вошедшему высвободили место у окна, лицом к двери, дабы каждого видел и слышал. Павка-Тур, прозванный за немалый рост Осадной Башней, двинул гостю блюдо с кабаньей лопаткой, в рубленном с солью зелёном луке. Молча ждал, знал, что расспросы хороши после еды. Заметив, как гость быстро расправился с угощением, привстал.
— Подложить ещё?
Сотник спешно замотал головой.
— Лучше с собой малость возьму. Велено быть обратно, не мешкая.
Рагнар понимающе кивнул, взглядом отослал одного из дружинников собирать еду, сам уселся поближе. Извек собрался с мыслями, кое-как передал спутанное поручение воеводы, постаравшись, чтобы засечники поняли общий смысл. В заключении пересказал поучения заморских послов, как надобно жить по новому покону. Засечники кривили лица, играли желваками, но слушали не перебивая. Лишь когда рассказ закончился, раздалось несколько злобных восклицаний и стол вздрогнул под тяжёлым кулаком Осадной Башни. Сотник успокаивающе поднял руки.
— Буянить не велено! Велено быть готовым. Поглядим, чё они замыслили, а там и посмотрим. Тем паче, что от присяги князю деваться нам некуда.
Не сказав больше ни слова, двинулся к двери. Оглянувшись на удрученных ратников, поклонился.
— Благодарень, други, за угощение! Пора мне.
Когда садился на коня, Рагнар вынес берестяной скрутень[22] с дорожным перекусом. Деловито сунув пищу в седельную суму, хлопнул Ворона по крупу.
— Лети, птица. Да хвост береги, и свой, и хозяйский.
Конь запнулся, осмысливая сказанное, но подгоняемый жизнерадостным хохотом Рагнара, деловито двинулся со двора. Вслед донёсся прощальный скрежет воротины и грохот тяжёлого засова. Ближе к вечеру окоём[23] начало застилать серой мглой. Свинцовые тучи, медленно наползали на небосклон и, вскоре, равнодушно поглотили белую монету солнца. К месту ночёвки подъёзжали в ранних мышиных сумерках.
Помня давешние косички, Извек подозрительно огляделся, но всё-таки решил остановиться в знакомом месте. Ворон поспешно напившись, подсеменил к костру и, едва не свалив жерди подпорок, примостился между Сотником и навесом. Пока хозяин ужинал, конь бдительно топорщил уши, всем видом показывая, что теперь, до утра будет настороже. Вопреки опасениям, ночь не принёсла никаких неожиданностей и конская грива осталась нетронутой. Наскоро перекусив, Сотник заторопился в Киев. От вчерашних туч не осталось и следа. Ярило блистал во всей красе и Ворон припустил размашистым намётом, рассекая широкой грудью тугой утренний воздух. Придорожная трава щедро брызгала кузнечиками и мелкими птахами. Вот-вот впереди должна была показаться деревня, от которой до Киева рукой подать.
Ворон перебился на лёгкую рысцу. На изгибе дороги сопнул, вытянул голову, пошёл медленней. Извек тоже заметил в разливах высокой травы грязно-белый сполох. Свернув туда, различил, что пятно двинулось. Однако конный пешему не чета, и скоро Ворон уже выпереживал паренька в рванной, забрызганной красным, рубахе. Тот, измотанный погоней, с ужасом оглядывался на дружинника, но всё бежал, спотыкаясь, покуда не запалился и не упал, хватая ртом воздух. Сотник осадил коня, воротился, в недоумении остановился над упавшим. Где это видано, чтобы народ, словно тать, от княжьих ратников бегал. Свесившись с седла, присмотрелся к беглецу, заговорил:
— Ты что сорвался то? Может белены объелся? А подрал тебя кто?
Парубок[24] всё сипел, облизывая пересохшие губы, на всадника поглядывал со страхом и ненавистью. Извек подождал, потянулся к перемётной суме, бросил отроку флягу. Тот жадно хлебнул, плеснул воды в ладонь, вытер чумазое лицо. Оглянулся на дорогу, по которой ехал Извек, что-то смекнул, заметно успокоился.
— Так ты… не из Путятиных псов будешь?
— Не из них, — согласился Сотник. — А что приключилось—то?
— Крещение у нас было.
— Крещение? — не понял Извек. — А почему не кольцевание? Может одёжка целее была бы?
Парубок насупился неуместной шутке. Оглянувшись в сторону деревни, ещё раз вытер лицо и исподлобья глянул на Сотника.
— Кольца новому богу ни к чему. Он с крестом пришёл, вот и было крещение! Езжай, сам увидишь. — закончил паренёк и, устало поднявшись, двинулся к лесу.
— Погодь! — окликнул Извек, но отрок только отмахнулся.
— Езжай, сам всё увидишь!
Дружинник развернул коня. С неприятным холодком в сердце вспомнил про затею Владимира, о которой последнее время всё чаще говорили в Киеве. Ворон вдруг тихо и тоскливо ржанул, топорща ноздри встречному ветру. Впереди, за деревьями мелькнуло серебро речушки. Чуть левее обозначились крайние дома. Извек оглянулся на парнишку, чья фигурка уже скрывалась за листвой и вновь вгляделся вперёд. Дивясь, что солнце на полдень, а у домов не видно ни души, привстал в стременах и двинулся взглядом от домов к реке. Берег показался странно кочкастым, хотя Сотник чётко помнил ровную пологую полосу песка. Направив коня к берегу, различил белые пятна, будто вдоль воды сыпанули снегом. Однако, подъехав ближе, понял, что за снег пал у кромки воды. Сотник не верил своим глазам: вдоль всей веси видел залитый кровью берег и горы неубранных трупов, над которыми уже собирались тучи жирных ленивых мух.
Ворон, сверкая белками глаз, упирался и норовил отойти подальше, но рука хозяина заставляла идти мимо наваленных в беспорядке тел. Все как один в белых рубахах: мужи, старики, дети, жёны. Колени
