— Вот и началось, — с грустью в голосе прокомментировал события Дмитриев.
Я молча кивнул, соглашаясь. Значит, он тоже узнал машину. Этот «Мерседес-600» мы видели сегодня ночью. У Паолы их было два. На них разъезжала охрана.
Широкий стакан, на три пальца наполненный «Aberlour Antigue» со льдом, хорошая сигарета, горячая, парящая ванна — я всегда считал себя истинным стоиком. Если чуть-чуть вылезти из воды, то вполне можно разглядеть горную гряду со снежными шапками на вершинах и облаками, зависшими над всем этим великолепием. Всегда мечтал иметь такой вид из окна своей ванной. Жаль только, что ни в Бордо, ни в Париже нет гор. А там, где есть горы, нет моих ванных комнат. Но и эта, принадлежащая Паоле, мне очень нравилась. Оформление явно от «Versace», слишком уж все пестрое и причудливое, начиная от золоченой головы оленя на стене и заканчивая зубными щетками со стеклянными ручками. Мрамор, парча, золото. Зеркала… Бредятина. Но зато какой вид из окна!
Я уже час валялся в мраморной ванне и не испытывал ни малейшего желания покидать ее. Жизнь вполне удалась, и бокал с виски, стоявший на краю, служил этому наглядным подтверждением. Снаружи, вне этих пестрых стен происходил полный бардак, и погружаться в него я не хотел категорически. По крайней мере, не сейчас. Еще полчасика, и тогда… Ну, в крайнем случае, час…
Охрана пропустила нас без звука. Одного взгляда на мою мужественную физиономию им хватило. Кажется, я становился здесь чем-то вроде национального героя. И неудивительно. Позже выяснилось, что после осмотра дома, в котором некогда «гостил» Давид, полиция пришла к выводу: в нападении участвовало не менее десятка отборных головорезов. Они судили по результатам, а бедняги охранники видели воочию эту «десятку». Так что в их глазах я был пока круче тучи.
Сказать, что Паола была страшно, просто катастрофически занята — это значит вообще ничего не сказать. Ее буквально разрывали на части, в «Империи Бономи» происходило что-то вроде землетрясения. Когда она появилась на пороге, я вообще сильно усомнился в ее дееспособности. Но, как тут же выяснилось, зря.
— Луиджи оказался предателем, — бросила она с порога. Перед этим Паола мельком взглянула на Дмитриева и сразу же забыла о нем, в дальнейшем обращаясь только ко мне. Довольно невежливо с ее стороны. Но простительно.
— Он работал на Кольбиани и успел сбежать, пристрелив ваших дуболомов, — в тон ей продолжил я, устало опускаясь в кресло, из которого поднялся по случаю ее прихода.
— Да, — резко сказала она. — И это еще не все. Сегодня ночью умер Председатель Совета директоров Северо-Итальянского государственного банка. Официальный диагноз — сердце… Андре, я знала этого человека пять лет! До вчерашнего дня он был здоров, как Минотавр! Какое, к дьяволу, сердце, его убили люди Кольбиани! До тех пор, пока не выберут нового Председателя, я ничего не могу сделать. А новый будет человеком Кольбиани, и меня выкинут из банка, понимаешь?! Все акции всех моих предприятий со вчерашнего дня летят ко всем чертям, мои брокеры обрывают телефоны, и никто, понимаешь, никто не хочет мне помочь… Еще вчера они стояли в очереди, умоляя меня инвестировать их деньги в мои предприятия, а сегодня их секретарши говорят, что они заболели, не принимают, у них совещание! Ублюдки! Это война, понимаешь! И я знаю, кто стоит за всем этим! Только Давид мог спланировать такую атаку, это его мозг! И руки Кольбиани! О, дьявол… Она опустилась на диван, бессильно уронив руки. Я удивлялся самому себе, но… Меня не трогала вся эта финансовая драма. Когда Паола рассказывала о себе, о своей жизни, — мое сердце разрывалось от жалости, любви, сочувствия. А теперь… Ничего. Ноль.
— Простите, что я вас прерываю, синьорина Бономи, но и это еще не все. Я случайно побеседовал с одним из людей, работающих на дона Кольбиани… В Милан приехали боевики с Юга. Не сегодня-завтра, но война начнется. И то, что сбежал Луиджи, еще одно тому подтверждение.
— Не надо о нем, — Поморщилась Паола. — Это моя ошибка, и поверь, я дорого за нее заплатила.
Неожиданно и обворожительно улыбнувшись, она легким движением поднялась с диванчика и шагнула к дверям. Невероятное, титаническое усилие, сделанное Паолой, я ощутил почти физически. Она вновь входила в образ «железной леди». Уже на ходу, обернувшись, Паола сказала:
— Я очень благодарна вам, синьоры, за ваше желание поддержать меня в трудный час. Вам покажут ваши комнаты… Месье Дюпре, будьте добры, проводите меня.
Я едва успел выйти из гостиной и прикрыть за собой дверь. Резко обернувшись, она подступила ко мне вплотную, мгновение всматривалась горящими глазами в мое лицо, словно пытаясь разглядеть в нем что-то, потом отшатнулась и… Влепила мне пощечину. А потом разрыдалась.
— Никогда, слышишь, никогда не смотри на меня так… И не называй меня «синьориной», хотя бы наедине… Ты не понял, ты так ничего и не понял… Я… Кроме тебя, у меня сейчас ничего нет. Никого нет, понимаешь? Твой отец здесь ни причем, это другое, мне нужен ты, ты сам, а… Я… О, Боже!
И я сделал то единственное, что имело смысл в этот момент. Я обнял Паолу и нашел ее мягкие, соленые от слез губы своими губами.
С большим трудом, то лаской, то увещеваниями, мне удалось ее успокоить. Несколько раз наше невольное уединение прерывали какие-то насмерть перепуганные барышни, я понимал, что офис сейчас буквально разрывается на части. Она была нужна там, и в этом я помочь ей не мог. Мало того, что я ни черта не смыслил во всех этих финансовых тонкостях… Это была ее Империя. И ее поле боя. Если она проиграет эту битву — я смогу поддержать ее. Но властвовать, заменить собой живую Императрицу — нет. Это сломало бы ее навсегда. В этой девушке была сталь, и обращаться с ней, как со слабой, бессильной марионеткой я не мог, не имел права. Она сама никогда бы мне этого не простила. Через какое-то время, приведя себя в порядок, Паола ушла. Оставив мне на прощание свой взгляд и вкус своих губ, чуть солоноватых от слез.
Провести остаток жизни в ванной мне, естественно, не дали. Это и к лучшему, иначе я бы просто заснул в горячей воде. Нарушения распорядка дня вообще, и режима сна в частности, были налицо. Но кого бы это интересовало? Слегка вздремнув и пообедав, Виталий Борисович Дмитриев начал скучать. И не долго думая, решил зайти ко мне в гости. В отличие от меня, он не стал тратить свое драгоценное время, приводя в чувство итальянских красавиц, а без затей и изысков отправился почивать. Четырех часов сна ему вполне хватило.
— Дюпре? Вы слышите меня, Дюпре? Да что вы там, утонули, что ли? Вылезайте, у меня есть новости.
Мне ужасно не хотелось слушать его новости, а тем более покидать уютный мраморный «водоем». Но деваться было решительно некуда. Пришлось выходить.
__ Выпить хотите? — буркнул я вместо приветствия. Какого черта, несколько часов назад расстались…
— Вы бы лучше поели, Дюпре, — посоветовал он в ответ.
Разумно. После пары бокалов виски чувство голода притупилось, но ощущение пустоты в желудке осталось и даже чуточку усилилось.
— Где? — спросил я, стараясь сосредоточиться и вспомнить, куда могла запропаститься моя рубашка.
— Внизу, в столовой комнате. Вас уже давно ждут. Похоже, вы здесь числитесь как V.I.P. — особо важная персона.
— А вы? — рубашка почему-то оказалась под креслом.
— А я при вас. Наперсник и компаньон, так сказать, — радостно сообщил он, поудобнее устраиваясь в кресле. — Слушайте, Дюпре, возьмите меня к себе на службу, а? Я всегда считался неплохим аналитиком…
— Идите к черту, Виталий Борисович, вы темноты боитесь. И склонны к насилию… Я вам к Кольбиани рекомендательное письмо дам. С чего это вы так развеселились? И где, наконец, мои ботинки?
— Да вон они, на подоконнике… С чего веселюсь, спрашиваете? А мне больше ничего не остается. Я теперь как колобок — и от бабушки ушел, и от дедушки ушел. Ни хрена не осталось… — Он бросил ерничать и смотрел на меня с откровенной тоской. — Видите, даже вам, и то не нужен… Давайте, что ли, что вы тут пьете? Надерусь, может, полегчает…
— Бутылка с виски в ванной комнате, — сказал я, с интересом разглядывая его. — Только зря вы уж так-то, майор. Пристрою я вас на работу, и по специальности, не волнуйтесь. Найдете семью… Новые
