Несмотря на горькую иронию этих слов, на душу Мерси вдруг снизошел покой. Рука Джулиана скользнула ей между бедер, и она не колеблясь раздвинула ноги, готовая принять его. Умелые руки мужа отыскали набухший бутон, чуть сжали его, и стон наслаждения сорвался с ее губ. И когда его набухшая горячая плоть ворвалась в нее, Мерси закричала.
Ее крик еще сильнее возбудил в нем страсть, и он крепко прижал ее к себе. Этому жесту собственника странно противоречил поцелуй, которым он коснулся ее губ, — нежный, как прикосновение крыла бабочки, он превратился для Мерси в самую сладостную из пыток. Он сводил ее с ума медленными умелыми прикосновениями, наслаждаясь зрелищем того, как волны страсти одна за другой прокатываются по ее обнаженному телу. Легкие стоны, прерывистое дыхание жены доставляли ему неизъяснимое удовольствие.
Неожиданная печаль, проснувшись в душе Мерси, вдруг сжала ей горло. То, что сейчас произошло между ними, было невыразимо прекрасно, так откуда же эта странная пустота, внезапно образовавшаяся в ее душе? Почему она с трудом сдерживает слезы?
Джулиан осторожно высвободился из ее объятий.
Мерси судорожно вздохнула:
— О, Джулиан…
— Не говори ничего, — хриплым голосом попросил он. — Иногда я думаю, что нам вообще нельзя разговаривать…
Видя, что Мерси готова возразить, он склонился к ней и яростным, жадным поцелуем заставил ее замолчать.
— Ни слова, любовь моя, — пылко прошептал он, опрокидывая ее на спину. — Только это…
На следующее утро, сидя за столом напротив мужа, Мерси украдкой поглядывала на него.
Наконец, решившись, она храбро начала:
— Джулиан, вчера я хотела сказать тебе одну вещь…
Он скептически поднял брови:
— В самом деле?
— Теперь я знаю все, — заявила она, с нарочитой бравадой вздернув подбородок. — И больше ни в чем не виню тебя… Послушай, не слишком ли долго мы мучили друг друга? И у тебя больше нет нужды стараться искупить несуществующую вину. Поэтому я решила дать тебе свободу. Мне известно, к кому тянется твое сердце…
— А твое? — оборвал ее Джулиан.
— Джулиан, ведь я уже говорила тебе, что никогда не любила Филиппа…
— Именно поэтому ты и принимала его вчера наедине?
Мерси сжала кулаки.
— Мне кажется… будет лучше, если мы с тобой расстанемся друзьями и не станем таить друг на друга зла.
Джулиан долго молчал. Потом поднял голову и ласково спросил:
— Даже после того, что было этой ночью?
— Это… — Мерси с несчастным видом теребила оборку платья. — Это была не любовь.
Джулиан при этом неожиданном признании чуть не влепил ей пощечину. Подумать только, всю ночь она отдавалась ему с пылкостью многоопытной женщины, а теперь имеет наглость презирать то, что было между ними! Да еще отсылает его прочь, словно лакея, чьи услуги ей больше не нужны! Конечно, их брак не имеет ничего общего с любовью — во всяком случае, для нее! Мерси опять — в который раз! — ловко воспользовалась его слабостью.
Что ж, если ей угодно торговаться, пусть будет так.
— Дать свободу? — с усмешкой протянул он. — Но вы забыли, моя дорогая, что вы для меня — своего рода вложение капитала. Я перестал внушать вам страх, и вы тут же потеряли ко мне интерес. И хоть вы, может быть, считаете, что я достоин вашей жалости, однако на самом деле не испытываете ничего подобного. Так что и я не намерен вас жалеть!
— Джулиан… — растерялась Мерси.
— Похоже, ваше первоначальное мнение обо мне, мадам, было куда более верным. Советую подумать об этом на досуге.
И прежде чем она сообразила, что сказать, Джулиан вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.
Глава 25
Чуть позже, сидя в карете, которая везла его к Жюстине, Джулиан уныло размышлял о своих отношениях с женой.
Из-за низко нависших над землей туч казалось, что природа тоже хмурится, сочувствуя его невеселым мыслям. Итак, теперь его жена знала об истинной роли, которую он сыграл в смерти ее отца. Однако их отношения нисколько не изменились к лучшему.
Генри остановил карету возле дома, где жила Жюстина. Сойдя на землю, Джулиан озадаченно нахмурился, увидев у крыльца незнакомый экипаж. Тревога погнала его к дому, и он чуть ли не бегом кинулся к дверям. Генри с трудом поспевал за ним.
На его отчаянный стук появилась Жюстина с белым как смерть лицом. К глазам она прижимала платок.
— Что случилось? — с тревогой спросил Джулиан.
— Арно, — рыдая, ответила она. — Я вызвала доктора, он сейчас с ним.
Схватив за руку, Джулиан потащил ее по коридору туда, где была спальня их сына. На пороге комнаты он замер. То, что он увидел, заставило его сердце сжаться от боли и мучительного страха.
Арно метался на своей постели, щеки полыхали от жара, сжигавшего хрупкое детское тельце. Стоя рядом с ним, доктор с озабоченным лицом что-то искал в саквояже.
Только через несколько минут Джулиан смог переступить порог комнаты. Он по-прежнему держал Жюстину за руку.
— Что с моим сыном? — сурово спросил он.
Худой лысый доктор, вздохнув, обернулся.
— Месье, я пока не уверен… но, судя по сыпи и налету на языке, я подозреваю, что это скарлатина. Немного рано для этого времени года, но на Канале уже был один подобный случай.
Вскрикнув, Жюстина перекрестилась, Джулиан машинально привлек ее к себе, и они испуганно посмотрели на малыша.
Джулиан повернулся к доктору.
— Это серьезно?
— Боюсь, что да. У вашего сына сильный жар. К тому же задеты легкие. Так что положение угрожающее.
Джулиан подошел к постели. Положив руку на горящий лоб Арно, он с тревогой прислушивался к неровному дыханию ребенка. Почувствовав отцовскую руку, тот открыл глаза, с трудом улыбнулся и тут же уснул.
Обезумев от страха, Джулиан обернулся к доктору.
— Боже милостивый, он весь горит! Может, лучше отвезти его в больницу?
— Думаю, месье, Арно дома будет гораздо лучше, — покачал головой доктор. — А дорога может ухудшить его состояние. Постоянно обтирайте его губкой, смоченной в холодной воде, чтобы сбить жар, и как можно чаще давайте пить, и, даст Бог, все обойдется. — Доктор неодобрительно покосился на Жюстину. — Его мать не позволила мне пустить ему кровь.
— Я с ней совершенно согласен, — сухо оборвал доктора Джулиан. — Наш сын и без того достаточно слаб, а вы хотите еще пустить ему кровь!
— Как угодно, месье…
Не отрывая глаз от Арно, Джулиан судорожно пытался проглотить вставший в горле комок.
— Как долго нам…
— Дня три-четыре. Только тогда мы сможем с уверенностью сказать, что в его болезни наступил
