– Ничего, если я тут чуточку посижу, посмотрю? – попросилась Троун. – Думала, заскочу на минутку, гляну, как они там. Вы, наверно, уже все почти закончили. Давно ведь уже работаете. Месяца два, а то и больше?
Милена молчала. Молчали все.
– Ну давай, – пожал наконец плечами Толл Баррет. – Посмотри. Заодно, может, что подскажешь.
Опять гора, путь из леса, рысь, лев, величественная музыка Ролфы – все настолько опостылевшее от бесконечных неудачных прогонов, что уже и не в радость. О, а вот и она: нелепая световая раскраска у льва вокруг лап. И звезды наверху какие-то смазанные.
– Ты не на композицию смотри, – обратилась Милена к Толлу. – Ты на нее смотри, на Троун. Смотри, не отрывайся.
Толл обернулся. Милена скрытно тянулась в корзинку за фляжкой.
– М-м-м, – протянула Троун слегка разочарованно и вместе с тем участливо, – что-то малость не так. Надо будет как-нибудь к вам подойти, подретушировать.
Она сидела, печально округлив глаза.
– Смотри, смотри на нее, Толл, – как завороженная шептала Милена, дрожащей рукой наливая в стаканчик воду.
«Сейчас плесну в голограмму водой, она исказится, и сразу все раскроется. Воду жалко: такой дефицит».
Прихлебывая из стаканчика, Милена не сводила взгляд с Троун. Вот оно, ее изнуренное лицо с колтуном волос. Каждый волосок различим – вон как вся растрепалась, – и морщинки у рта не плавают, а будто впечатаны в кожу.
«А если это не голограмма? Что, если это действительно сама Троун? Сейчас плесну в нее, капли покатятся по морде, и все подумают, что я действительно рехнулась».
Милена буквально зондировала Троун взглядом в поисках малейшего изъяна, какого-нибудь неброского светового дефекта. Нет, картина безукоризненная. Даже вмятина есть на кресле.
«Она реальная, – решила Милена. – Она на самом деле здесь. Кто же тогда за нее сейчас создает голограммы? И создает ли вообще?
А может, дело просто во мне? Может, я действительно тронулась?»
Руки у Милены вдруг словно окаменели – настолько, что она не могла ими пошевелить.
«Видимо, разум обратился против меня. И, как видно, именно он выдает эти жуткие образы. Если оно так, то первый шаг к выздоровлению – все это признать. Признать, что разум меня покинул».
– Все эти изъяны добавлены искусственно, – раздался голос, заставивший всех вздрогнуть. – Это намеренная порча, саботаж.
Милена обернулась. Там, в дверях, стоял Эл. Нюхач Эл.
– Что ты здесь делаешь? – негодующе вскинулась Сцилла. Она хорошо помнила ту давнюю историю, которую не могла ему простить. – Здесь репетиция, запись! А ну вон отсюда, фискал! Скользи, Нюхач паскудный!
– Да, я Нюхач, – невозмутимо сказал Эл. – И читаю мысли. Преображение – это мысль, так что я считываю и ее. А потому утверждаю: все эти огрехи наложены искусственно. И так же, читая мысли, я знаю, кто именно их делает: Троун Маккартни.
Все замерли. Троун тоже сидела неподвижно, с затаенной улыбкой.
– Она преследует Милену, насылает на нее всякий морок в виде голограмм, причем на редкость гадких. Все это она пытается проецировать Милене непосредственно на сетчатку. С тем чтобы та света белого не видела. Потому Милена вынуждена носить зеркала, или как вы их там называете.
– Что?! – вскрикнула Сцилла. – Милена, это правда?
Та лишь безмолвно кивнула.
– Если она действительно все это делает, как же она одновременно умудряется здесь сидеть? – недоуменно спросил Толл Баррет.
– Где, здесь? – переспросил Нюхач. – Здесь никого нет. Это просто образ, зеркальный образ. Она смотрится в зеркало и посылает образ сюда к нам.
– А кто
– Ну что, кто может сделать голограмму круче? – повторила она с вызовом и тут расплакалась. Все застыли на месте и смотрели на нее, распахнув глаза: Сцилла, звуковик, Толл с Питерполом.
– Ну почему, почему вы все меня отвергаете? – кричала она. – Почему все меня всегда отвергают?
Милена внезапно окрепшей рукой начала поднимать вверх свой стаканчик.
– Вы даже не представляете, что я могла бы сделать для «Комедии»! – заклинала Троун. – Я бы вам таких ангелов понаделала, такие небеса, что вообще не отличишь! И музыку обалденную, и землю!
– А заодно и ад, в который бы нас всех упекла, – сказала Милена и плеснула водой.
Троун на мгновение преломилась, рассеялась. Части лица разлетелась брызгами по воздуху.
– Бож-же мой, – выдохнул Толл Баррет.
У Милены по лицу текли слезы.
– Вот тебе мои кошмары! – Она как будто выплескивала не воду, а горькую, полную ненависти желчь. С каждым новым плеском часть Троун размазывалась по стенке и стекала каплями вниз. – Вот – когда я хочу спать, а ты насылаешь галлюцинации!
И еще и еще, хлестко как бичом.
– Она жжет мне глаза голограммами! Разбрасывает внутренности по полу! Лезет в нос, в уши!
Троун стояла перед ней и пускала слезы, скрестив руки с благочестивым видом великомученицы.
Толл бережно обнял Милену, которая содрогалась от рыданий. Стаканчик выпал у нее из рук, оставив мокрый след на толстых байковых штанах.
– Слава, слава богу, – твердила она, сглатывая слезы и облегченно вдыхая воздух свободными от тампонов ноздрями. «Всё, теперь все видели. Теперь все всё знают». И она не безумная, нет. Сцилла ласково гладила ей волосы. Троун, помаячив еще какое-то время, беззвучно сгинула.
Сцилла осталась с Миленой, а Толл с Питерполом поспешили к Мильтону и все ему рассказали. Что было потом, Милена точно не знала. К Троун в комнату нагрянули с обыском и изъяли все оборудование. Правда, саму Троун не застали – она успела скрыться, прихватив с собой портативный Преобразователь. Путь в Зверинец ей отныне был заказан; при поимке ее немедленно надлежало пропустить через Считывание и зачистить до основания.
В наступившей суматохе Нюхач успел ускользнуть и, видимо, принял новое обличие.
А Сциллу с Миленой от веселой, самозабвенной болтовни неожиданно отвлекло смутно знакомое постукивание по крыше и подоконнику.
– Это же… дождь! – со счастливым смехом воскликнула Сцилла. – Милена, дождь!
Вместе они выбежали на бетонные тротуары, куда с темно-сизого от туч неба падали капли размером с воробьиное яйцо. Люди выбегали из зданий и, смеясь, протягивали руки к небесам, позволяя теплым дождевым струям насквозь промочить одежду. Сами собой возникали непроизвольные хороводы, а над городом стояло дружное пение – тут были и «Музыка на воде» Генделя, и битловский «Rain», и вообще все подряд. Танцевали и Питерпол, и Толл Баррет, а Темза от дождя была рябой и шершавой на вид, и ручейки бежали по иссохшейся, испещренной трещинами глинистой корке русла.
А рядом с ними, почти неразличимый под серым небом, ненадолго возник смутный образ, подпевающий неверным, срывающимся голосом.
Троун по-прежнему пыталась влиться в хор.
НИТИ ГРАВИТАЦИИ ТЯНУЛИСЬ до самой альфы Центавра. Милена ощущала ее у себя в голове и чувствовала, как силы притяжения тянут ее и саму Землю книзу.
– Выйти замуж за него – неплохая идея, – говорил Ангел Боб. Он ощущался у Милены в голове отзвуком мысли. – Тебе нужна защита, Милена.
«Защита? – хотела спросить она. – От кого?»
Но тут вспомнилась Троун.
От Боба ей передавался сквозящий образ потери, ощущение пустоты.
