На нее в ожесточенном изумлении таращилась Троун.
– А я и не думала, что ты у нас ученый-садовод! – пропела она с ядовитым сарказмом. Лицо у нее было кислым, во взгляде чувствовалось что-то вроде паники. Грудь Троун поднималась и опадала, а ноздри раздувались от плохо скрываемой ярости.
– Это
Милена, неожиданно оторванная от своих цветов, все еще пребывала в растерянности.
– А… сколько я так пробыла? – спросила она.
– Неважно сколько. Я допустила тебя к своему тончайшему, новейшему оборудованию, а ты обращаешься с ним как… как… – Не находя слов, Троун лишь покачала головой.
«У меня получилось лучше, чем у нее, – поняла Милена. – Боже мой. Она злится потому, что у меня выходит лучше, чем у нее».
– Послушай! – воскликнула она, чтобы как-то сгладить ситуацию. – Если я что-то там повредила, ты уж извини. Я действительно не хотела…
– НЕ ЗНАЮ, МОЖЕТ, ты ее вообще сломала… – Голос у Троун слезливо дрогнул. – Моя новая, моя красавица машина!
«Зачем я это сказала? – спохватилась Милена. – Зачем дала ей повод? И вообще, почему я извиняюсь?»
– Послушай, давай сначала выясним, сломана ли она вообще. Она
– Не знаю! – Троун сердито отерла лицо. – Но ты как-то так резко, напролом поперла, будто со зла или что-то вроде того.
– Я всерьез сомневаюсь, что могла ее повредить. Она разве не для этого специально и предназначена?
– Ты ничего в этом не смыслишь! – воскликнула Троун, склонясь над машиной и бережно, жалеючи ее поглаживая. Поверхность у машины была зеркальная, и в ней отражалось обидчиво-озабоченное лицо Троун. – Слушай внимательно, – сказала Троун с глубоким вдохом, как будто сохранять терпение стоило ей недюжинных усилий. – Это тончайший аппарат, сквозь который ломиться нельзя никоим образом. Фокусировка! Ты слышала хоть что-нибудь о фокусировке? Не знаю, что ты там такое пыталась мне нагородить, но вышла сплошная неразбериха! Какие-то деревья вверх ногами, какие-то всюду цветы. Это что, такой у тебя сад? Сдержанней надо, аккуратней. Больше дисциплины, Милена!
Женщина, еще недавно кичившаяся своей отвязанностью, с боязливым волнением оглядывала машину, откинув назад свою гриву. Вот Троун, покачав головой, ступила в пятачок фокуса и попробовала что-нибудь представить. Комната вокруг фактически не изменилась; все так же дымными волнами клубился свет. Стены, мебель, блеклая пустота – все в них как будто плавилось.
– Вот видишь! Ты, наверно, спалила фокусный лазер! – не сказала, а проскрежетала Троун.
– Да ты просто посмотри на что-нибудь в комнате, – посоветовала Милена. – На что-нибудь реально существующее. И тогда посмотрим, что получится.
Троун обернулась к Милене. Глаза у нее горели.
В этот миг Милен в комнате стало две: одна на месте, другая чуть поодаль. Та, вторая, ничем не отличалась от первой, даже тень неотличимо падала на потертый коврик.
– Да ладно тебе, – сказала Милена примирительно. – Главное, что оборудование цело и невредимо.
– А вот как выглядят в нем люди, – сказала Троун. Внезапно образ Милены оказался стоящим вниз головой. Эта воображаемая фигура была одутловатой; бедра словно перетекли вниз, в лицо. Нелепо свешивался изо рта здоровенный, как у коровы, язык, а выпученные глаза вращались. Стоящая на голове фигура мелко запрыгала по комнате.
– Вот видишь, Милена. Вся суть в том, чтобы помещать образ именно в ту точку, где, как ты считаешь, он в данный момент должен находиться. Это особый опыт, Милена, можно сказать дар, которого ты абсолютно лишена. И очень прискорбно наблюдать, как ты бесцеремонно суешься во все те специфические, лишь специалистам ведомые области, не имея на то совершенно никакого опыта. Как будто бы ты никак, ни на секунду не можешь смириться с тем, что у кого-то что-то получается лучше, чем у тебя.
– Ты говоришь о себе, Троун, – сдержанно заметила Милена.
Глаза снова вперились в нее.
И Милена внезапно ослепла.
– Я могу брать свет из любого участка в этой комнате, – донесся голос Троун из кромешной темноты. – Я могу его преобразовывать или помещать в любое другое место. В данный момент весь свет твоих глаз сфокусирован у тебя вокруг головы. Причем свет при этом я забираю непосредственно с твоей сетчатки.
Милена пошевелила головой. Свет, моргнув лишь на мгновение, вновь сменился тьмой.
– Вот что я называю фокусировкой, Милена.
Милена пошевелилась опять, но на этот раз тьма бдительно ее сопровождала.
– Я, безусловно, могла бы сейчас собрать весь свет в этой комнате и сфокусировать его, наоборот, на твоей сетчатке. – Комната приняла свой прежний вид. Троун стояла, воинственно скрестив руки.
– Правда, это бы ее сожгло, – сказала она кратко. – А теперь марш отсюда, и чтоб я больше ни разу не видела, как ты прикасаешься к моему оборудованию.
– Это оборудование не твое. Оно принадлежит Зверинцу.
– «Зверинцу, зоосаду», – передразнила Троун. – Оно принадлежит тому, кто им пользуется и за него отвечает. То есть мне. Тебе ясно?
– Что с тобой разговаривать, когда ты в таком состоянии, – только и сказала Милена, быстрым шагом направляясь вон из комнаты. Она в сердцах хлопнула за собой лиловой дверью, и только теперь, отдалившись от Троун, в полной мере осознала свой собственный гнев.
«Ну все, – сказала она лиловой двери, – все! Ты сама это устроила. Вот только окончим спектакль – сразу же ищу тебе замену. Уж если никто не может такое сносить, то я тем более».
И Милена зашагала вниз по лестнице, демонстративно громко топая каблуками.
«Машина эта принадлежит всем; найдутся и другие, кто сумеет ею пользоваться. И тогда, уже в ближайшем спектакле, Троун, ты будешь не у дел. Тебя просто вышвырнут – я об этом позабочусь».
Эта мысль как-то успокоила, по крайней мере до поворота на улицу.
– Эгей! – послышалось рядом. Какой-то малолетка протягивал груду красных шарфов, пытаясь всучить ей свой товар.
– Не надо, – сказала Милена.
Малолетка не отставал – кругленький, чумазый, непонятно даже, какого пола. Весь обмотанный шерстяными мотками, он все тащился сзади и бойко верещал:
– Ну глянь, нет, ты глянь, какой шарф! Красавец! Как раз дамский, дешевенький, в самый раз согреться зимой!
– Пшел вон! – сорвалась Милена, отмахиваясь от навязчивого торгаша, который то и дело трогал ее за локоть. «Маркс и Ленин, да что они ко мне все липнут!» – Она с негодованием воззрилась на малолетку.
Тот как ни в чем не бывало пожал плечами.
– Ну и ладно, иди мерзни. И ты, и все твои. – Сказал и зашагал прочь, нашаривая в кармане трубку. Мимо процокала пара лошадей в упряжке. Милена вдруг почувствовала себя маленькой, уязвимой.
Вот сейчас ей пригрозили выжечь глаза. От мысли об этом пробирала нервная дрожь, наворачивались слезы; пришлось даже остановиться и приложить руку ко лбу. «Ну как, как я могла такое позволить? Как могла позволить ей так со мной поступить? Как я могла стоять столбом и никак не реагировать?»
«Считывание – вот что ей нужно, – думала Милена на ходу, намеренно громко стуча каблуками о тротуар. – Никак не ожидала, что такое подумаю, но ей нужно Считывание. Чтобы все в ней стереть и начать заново, как у приличного человека. И меня стереть тоже, за то что со всем этим мирюсь. Почему, ну почему со мной всегда такое получается?»
Они обе запутались в единый клубок, запутались друг в друге.
