Виновод. 9:53. Ладно, вали уже… Все, пока. Увидимся. Когда-нибудь.
Виновод. 9:55. Да?! Ну ладно, ладно. Все, до связи.
6
Солнце забиралось все выше и палило все нещаднее. Стеклянный Вова потел, мучился и вообще парился, но в Василия он вцепился мертвой хваткой и скорее сдох бы от теплового удара, чем выпустил рукав вонючего пиджака.
«Я – это я», – сказал себе Вова, а вслух произнес:
– Бабки отдавай!
– Пошел ты… – откликнулся Василий.
«Надо же так лопухнуться, – ругнул себя Стеклянный. – Стыд и срам, я – Я! – и такого маху дал!»
«Это, – подумал он, – из-за той драки, когда косоглазые друг дружку чуть не поубивали. Точно, из-за этого все. С толку сбили. Кого? Меня! Меня – с толку!»
От косоглазых все беды. И еще от черных, и, само собой, от жидов. Ну и от таких вот, как Вася, базара нет.
Вова повторил:
– Бабки отдавай!
Василий, как автомат, ответил своим неизменным «пошел ты». Стеклянный попытался потянуть его за рукав – хоть приостановить, – но Вася будто не заметил: он мерно шагал по обочине, загребая пыль растоптанными ботинками и глядя строго перед собой.
Вокруг словно все вымерло. Никого, как и утром, после шоу. Джеккичаны, блин. С клыками. Честной народ небось разбежался от греха, один только Вася и нарисовался. Сперва вонь накатила, гниль какая-то болотная с дерьмом пополам, а после и сам Вася из-за угла выдвинулся, весь дрянью какой-то измазанный. Под мышкой, неизвестно зачем, второй пиджак, кое-как скомканный и вонючий даже на вид.
На привычное место сосед приземляться не стал. Вперился в Вову взглядом покойника, прохрипел:
– Жиды, суки… Дай двадцать четыре рубля.
Вот тут Вова и оплошал – дал. Сам даже не понял как, но – дал. Наверное, тоже водки захотелось, после пережитого-то… Ну да, захотелось. А на работу расхотелось, при таких-то делах и такой жаре. В своем праве!
Нет, конечно, он сразу спохватился. Отпускать Василия за водкой одного – дураков нет. То есть дураков-то полно, но он-то, Владимир-то Иваныч, не дурак! Он – это он!
И значит, подались в стекляшку на пару. Ну, внутрь Вова не пошел, нечего там пастись нормальному человеку. У входа подождать, на воздухе – дело другое.
Ждать пришлось долго, Вова даже забеспокоился: не улизнул бы упырь через служебную дверь. Заглянул в магазинчик – нет, нормально, там Вася, никуда не делся.
Потом Василий вышел и наладился было мимо Стеклянного. Ха, не тут-то было! «Врешь, не уйдешь!» – вспомнилось Вове из какого-то кино, когда он ухватил гада за рукав и потащил за угол.
Тогда Вася еще поддавался. За углом он вытащил из кармана бутылку, ногтем сковырнул крышечку и присосался, как клоп. Не, как пиявка. Не, как этот… как его… во, как вампир, тоже из кино. Точно, как вампир, вон даже и зубы о стекло клацают.
И в момент всосал в себя больше половины, сволочь такая. Вова резко выдрал бутылку из Васиной пасти, посмотрел – ну так и есть, грамм триста засадил, зараза, – сделал шаг назад и еще один в сторону, пристроил портфель между ногами, крутанул бутылку, поднес ко рту, сделал глоток и едва не задохнулся. От омерзения и возмущения.
Нет, допить-то допил, не пропадать же добру! Но допив – сперва, конечно, отшвырнул пустую бутылку, а потом недобро посмотрел на соседа и объявил:
– Паленая! Вылакал, паразит, чуть ли не всю, так еще и паленой напоил! Отдавай бабки!
– Пошел ты… – ответствовал Василий. И начал мерное свое движение.
Тут-то и началось. Вторая серия. Нет, если считать побоище у подъезда, то даже уже третья. Кино и немцы. Вася пер неизвестно куда, Вова держал его за рукав, периодически требовал вернуть деньги, Вася однообразно посылал Вову, а на попытки остановить его или хотя бы сбить с курса не реагировал. Так и шли, один с драным тряпьем под мышкой, другой с приличным портфелем в руке.
Длинная получилась серия и скучная. Вове даже вспомнилось, как давным-давно жена затащила его на этого… как его… ну, там они тоже всё шли и шли, и разговоры разговаривали. Совсем баба спятила, такое кино смотреть. Но там, по крайней мере, прохладно было, а тут – еще и топка разгоралась.
Прошли мимо санитарного пруда. Мимо поля, заросшего зонтиками. На подступах к Темному озеру Василий свернул по дороге налево. Миновали здоровенный сарай, где каток крытый. Уперлись в опушку леса. Стеклянному почему-то захотелось в лес, но на Т-образном перекрестке Вася забрал вправо, в направлении Божьего озера. Вова понял: упырь купаться намылился. Отмываться. Вот засранец.
С религией Вова старался поддерживать отношения взаимного уважения, потому что – мало ли.
Солнце забиралось все выше и палило все нещаднее. Хотелось и окунуться, и попить, и отлить. Вова парился почти невыносимо, но отпускать Василия, хоть куда, хоть купаться, хоть топиться, и не думал. Пусть сначала бабки отдаст.
Приблизились. Стал виден накрывший озеро туман – такой густой, что казался твердым. Путников обогнал, подъехал к ведущей к Божьему дорожке, постоял и отъехал здоровенный джип. Поперек дорожки лежало корявое сухое дерево, на стволе примостился, обгрызая ногти, парнишка лет двадцати, с зеленоватым панковским гребнем на голове.
«Я – это я», – для поднятия духа напомнил себе Вова, а вслух сказал, в который уже раз:
– Бабки отдавай!
– Пошел ты… – откликнулся Василий, явно нацеливаясь на озеро.
– Снова? – отчаянно закричал панк, вскочив на ноги и потешно растопырив пальцы. – А ну, вали отсюдова! Кому говорят!
Прибить бы поганца, мелькнуло у Вовы. Но как ни странно, Вася поганца послушался и побрел – естественно, со Стеклянным вместе – дальше по обочине.
Они не видели, что туман над озером начал клубиться. А что близится полдень – это, наверное, чувствовали, но нельзя сказать, что знали.
И уж точно они не знали, куда приведет их этот путь к полуночи.
– Отдавай бабки, гад…
– Пошел ты…
7
Полдень близился, а вода в озере все так же кипела и бурлила. То у одного берега, то у другого, то на самой середине. Туман колыхался в такт этим перемещениям, вспыхивал, бросал на воду радужные блики. Время от времени возникали особенно сильные всплески, как будто что-то тяжелое, мощное выныривало на поверхность, взлетало над нею, падало и уходило вглубь. Тогда к берегам катились микроцунами.
Старцы неподвижными изваяниями стояли по сторонам входа в озеро. Леха дежурил у дороги по ту сторону тумана. Мансур сидел на корточках, рядом с аккуратно сложенными Радомиром – футболкой, джинсами, широким кожаным поясом, кожаными же ножнами, носками, кроссовками. Все черное. Чуть
