с ночи – на берегу-то, вспомнил он, вывернуло наизнанку и еще пронесло вчистую.
Жировичок поерзал на поваленном стволе, что выбрал для отдыха Радомир, нашел позу, в которой меньше всего болели ноги, руки, поясница, и замер. Очень устал, очень. Так устал, что даже плакать уже не хотелось.
Оно ведь как бывает? Сделаешь что-нибудь трудное и страшное, переживешь смертный ужас, и вот вроде бы всё позади, ан нет: оказывается, еще что-то нужно делать, может, даже не такое трудное, но силенок-то уже поубавилось, и решимость уже не та, и весь ты уже никакой не герой, которым час назад себе казался, а… маленький, слабенький…
Путь от берега Божьего озера до этой лесной опушки оказался труден, а помнился Андрейке смутно, хотя вот только что и добрались. Помнилось, что Радомир не захотел идти напрямки: сказал – опасно, меня, мол, узнать могут, ни к чему это. Да и ты, малыш, сказал он, приметен слишком. Что, удивился Радомир, тебя, говоришь, людям не видно? Ошибаешься, очень хорошо видно. А, понял Радомир, это, наверное, временно у тебя: способностей-то сколько есть, столько и есть; значит, старики твои наделили тебя подводной живучестью вместо невидимости, а вернуть все на место – забыли в суматохе.
Андрейка тогда затосковал – век бы ему больше не видать этой подводной живучести, – но Радомир успокоил: дескать, вскорости встретишься со стариками, поправят всё.
В общем, двинулись кружным путем, через старый поселок, прилегающий к Новокузину. Знаменитое место, фулюган на фулюгане тут спокон веку, еще родитель покойный рассказывал.
Но Радомиру фулюганы были нипочем. Попробовали разок пристать – а чего ж, идут двое, один совсем малюсенький, другой хромой, на руке пальцев нету, лицо в свежих синяках, да еще старые шрамы, – к таким пристать самое удовольствие для фулюганья. Да не тут-то было! Разогнал их Радомир, как слепых котят! Ну хорошо, не слепых, слепые и бегать-то не умеют, а эти фулюганы разбежались – аж пыль столбом!
Потом еще раз пристали, но тоже Радомир справился. Легко справился, даже посмеивался. Андрейка, тогда еще не такой уставший, на душевном подъеме восхитился воином, а тот отмахнулся. Это, сказал, пустяки. Для этого, сказал, боевого неистовства не нужно, одна только внимательность требуется.
И принялся понемногу рассказывать Андрейке про свой Лес. Вроде и скупо рассказывал, как бы неохотно, а доходчиво получилось, ровно сказку Андрейка глядел по телевизору. Народ Леса, Мудрейшие, Неистовые, друзья, враги, сражения, страшные ранения, великие победы, Стража, обменыши, любимая женщина… И вот этот кинжал, смотри – он вытащил ножны из-под просторной футболки, извлек клинок, провел по лезвию ногтем, добившись тихого звона, повернул оружие так, что оно ослепительно блеснуло на солнце.
Жировичку даже захотелось туда, в этот самый Лес, а Радомир будто этого и ждал: приходи, говорит, будешь моим гостем, а там – мол, увидим. С Кирушкой? А что ж, милости прошу с Кирушкой!
Но тут, в разгар приятной беседы, случилась неприятность. И без того жара несусветная, так еще вдруг как дохнет сверху, с неба, словно от раскаленной печи! Как завоет – хотя и неслышимо, однако прямо уши заложило! Как навалится жуть чернющая, ни с чем не сравнимая! Андрейка упал лицом вниз, прикрыл собой драгоценную добычу, попытался, кажется, в землю зарыться – да куда там… Радомир что-то выкрикивал, в воздухе свистело и ревело, а потом ударила волна холода, и злобный вой стал удаляться, удаляться, да и стих вовсе.
И снова они шли, теперь тропинкой через старое поле, заросшее высокой травой, сухой и ломкой от зноя. Разговоры прекратились, Радомир поглядывал по сторонам, а жировичок еле волок ноги – устал как-то разом. Ноги болели, в поясницу стреляло, добыча, хоть и соорудил воин хорошую котомку и привязал ее к удобной палке, чтобы на плече нести, делалась все тяжелее, слезы катились из глаз сами по себе. И покушать хотелось, и попить, даже о страшном озере вспомнилось как о чем-то приятственном. И безумно хотелось спать.
Радомир предложил было понести котомку, но Андрейка только крепче ухватил ее да переложил с одного плеча на другое, и воин понимающе усмехнулся. Побледнел-то он как, заметил тогда жировичок. А после и перестал замечать что-либо вокруг себя – держал груз, переставлял ноги да отмахивался головой, точно лошадь, от здоровенных мух, норовивших облепить потное лицо.
Путники дотащились до окраины Новокузина, и тут Радомир остановился. Постоял, повертел головой, велел ждать и нырнул в среднего размера магазин. Обернулся быстро, с собой нес полиэтиленовый пакет. Быстро, быстро, малыш, постарайся, прошипел воин, и Андрейка из последних сил постарался. Так постарался, что снова стало хватать внимания на окружающее. Ну да трудно было не обратить внимания на загородившего им путь человека. Серый костюм с иголочки, белоснежная сорочка, галстук – в такую-то погоду! – черные туфли, черные очки. Из-под очков сверкало… не выразить словами, что сверкало, и Андрейка понял – это не человек. И это – враг, хотя и не очень злой сейчас, но все равно у Андрейки ушла душа в пятки.
А Радомир вроде не понял, что перед ним не человек, и угрожающе ухмыльнулся, но тут раздался – и сразу прекратился – пронзительный свист, и этот, в костюме, поколебавшись, уступил дорогу.
И Андрейка снова старался, и наконец они достигли опушки. Тут же появилась троица молодых наглых лешаков, но их-то жировичок уже не испугался. Фулюганье, как в том поселке, чего их пугаться. А может, слишком устал.
Он оскалился, попытался растопырить пальцы, это было неудобно – мешала добыча, – лешие заржали, один из них стал заходить сзади. Но тут в глубине леса что-то ухнуло, и фулюганов как ветром сдуло. Еще мелькнула и растворилась в кустах пара здоровенных котов, рыжий и черный, но от них никакого беспокойства не случилось.
Тогда-то Радомир и присмотрел эту крохотную полянку с удобным бревнышком. Усадил Андрейку, присел сам, вытащил из пакета пачку творожка, баночку сметанки, пару глазированных сырочков, бутылочку газированной водички. Сам кушать не стал, сказал, что не ест такого. Вот Андрейка все и смел в одно мгновение. И жажду утолил – жаль только, не сладкая оказалась водичка.
– Да, Мансур, – произнес вдруг Радомир куда-то в сторону. – Да, спасибо тебе. Верно-верно. Да. Ну, пока отдыхать будем, он совсем выдохся. Накормил я его… Что? Украл, как еще… Ладно, ничего… Что? Понял, не буду вслух.
Силен джинн, рассеянно подумал Андрейка. Все вокруг плыло, сознание так и норовило отключиться.
– Поспи, малыш, – сказал Радомир. – Устраивайся-ка поудобнее. Вот, спиной к дереву привались. Котомку боишься из виду потерять – на колени ее положи. Вот так, хорошо. Теперь отдыхай, до темноты еще далеко.
10
Беспокойный день заканчивался. Но предстояла ночь, а за ней новый день – и кто знает, какими они окажутся?
Луна только-только двинулась на убыль, потому силы еще не утратила и заливала все под собой ярким белым светом; лес играл причудливыми тенями. Набежавшее откуда-то маленькое облачко наползло на луну, остановилось и странным образом почернело.
Сделалось темно.
Виновод ткнул в клавишу мобильного телефона. Экран осветился. 23:00, увидел Виновод. Пора. Наверное, пора. Подсвечивая себе телефоном, он прошел по дорожке, свернул с нее, осторожно направился по тропинке в глубь леса – туда, где уже пару часов, как ухало, а то и подвывало.
Да, собственно, места знакомые, нашел бы ту поляну и без звуковых маяков. Ну, вот и она. Что ж, гипнопомпия соавтора опять сработала: поляна была укрыта черным облаком, раза в два, прикинул Виновод, чернее окружающей тьмы. Или в три.
Изнутри доносился слабый шум – похоже на гул голосов в фойе какого-нибудь театра перед началом спектакля, усмехнулся Виновод.
