пока она и Энни легли спать. Потом вышла на кухонное крыльцо, чтобы совершить свое довольно неприятное дело.
Я очень нервничала и чего-то боялась. Возбуждение, охватившее меня день назад, исчезло, а с ним и отвага. То, что ночь была светлая, лунная, еще более усугубляло дело. Тени были отчетливее, а ветерок превращал каждый куст и каждое дерево в движущихся и угрожающих мне существ. Даже Холмса не было в его комнате над гаражом, потому что он снова, по приказу мамы, спал в доме. И был недоволен этим.
Я хотела сжечь перчатку в печке. Когда же полезла за ней в контейнер для мусора, мысль о темном подвале испугала меня. Я нащупала перчатку, распрямилась и увидела, что на дорожке стоит человек! Это решило все. Полиция здесь или еще кто-то, но я должна сжечь эту перчатку, пока еще есть такая возможность. И в истерическом состоянии бросилась в дом и побежала по лестнице в подвал.
Помню только, что остановилась у лестницы, чтобы зажечь свет, и снова побежала. Сбежав с лестницы, внезапно остановилась. Я забыла закрыть кухонную дверь. Это было настолько глупо с моей стороны, что я решила бежать обратно и закрыть ее. Но в руке у меня была перчатка, опасная улика, а впереди — длинный коридор, ведущий к печке, по обе стороны которого многочисленные двери.
Нужно было решаться! Я пошла к печке. Когда подходила к маленькой кладовке, где мы хранили дрова, то услышала, что кто-то спускается в подвал по лестнице.
Я обернулась и посмотрела, но двинуться с места не могла. Я бы стояла как вкопанная, даже если бы наш дом горел. Шаги приближались. Это были тяжелые шаги, хотя человек старался идти тихо. Я сделала последнее сверхчеловеческое усилие, вошла в кладовку с дровами, упала, споткнувшись о полено, и осталась лежать в полубессознательном состоянии.
Пришла в себя потому, что в лицо мне светил фонарик и кто-то произнес не совсем знакомым мужским голосом:
— О! Извините, пожалуйста!
— Кто это? — едва смогла спросить я. Было темно, и я ничего не видела. Человек тихо засмеялся.
— Друг. Но я не осуждаю вас за то, что вы мне не доверяете. Ушиблись?
Я села и увидела склонившегося надо мной высокого мужчину.
— Просто испугалась. Если бы вы вышли на свет и я могла увидеть, кто вы…
Он тут же выполнил мою просьбу, и я увидела, что это тот человек, который взорвал газовую плиту Веллингтонов. Но я увидела еще кое-что. В левой руке он держал фонарь, а в правой — синий автоматический револьвер. Он заметил, что я увидела револьвер, и быстро положил его в карман.
— Еще раз извините. Видите ли, я думал, что вы жулик, когда услышал вас на крыльце. А так как в этом районе сейчас неспокойно, я просто пошел за вами. Почему вы оставили дверь открытой? Этого не следовало делать.
— Забыла ее запереть, — ответила я смущенно.
— Это интересно, — заметил он, весело меня разглядывая. — Очень интересно. Все кругом запираются от сумасшедшего или бедного Джима, а вы забываете закрыть кухонную дверь!
И тут я вдруг вспомнила его.
— Я знаю, кто вы. Его друг. Я видела вас однажды у Хелен на вечеринке.
— Да, Хелен устраивает прекрасные вечеринки. У каждого мужчины свой вкус, как, впрочем, и у женщины. А теперь, может быть, мне стоило бы подняться наверх и посмотреть, что вы положили в контейнер для мусора? Или вы сами мне скажете?
— А вы не полицейский?
— Вы хотите оскорбить меня, молодая леди?
Он шутил, но глаза у него были серьезными.
— Послушайте, не можем ли мы пройти в прачечную и сесть там на ванну или корыто? Нам с вами нужно кое-что обсудить, а я вывихнул ногу, когда взорвался. — Я заколебалась, и он добавил: — Джим на вас рассчитывает, мисс Лу. На вас и на меня. Положение у него аховое.
Тут я решилась, пошла обратно в сарай, взяла перчатку и протянула ему.
— Я ничего не бросала в контейнер. Только вынула из него вот это, — сказала я дрожащим голосом. — Это может отправить Джима на электрический стул.
Он взял у меня перчатку и стал ее рассматривать. Затем без лишних слов направился в прачечную. Я села на ящик, а он на гладильный стол. Все жители Полумесяца гладят свое белье на гладильных столах. Я рассказала ему все, что знала. Когда закончила, он сделал то, что сделала моя мама: поднес перчатку к носу и стал обнюхивать.
— Гуталин, конечно, и еще что-то. Трудно поверить, но это так. Это оно.
— Что оно?
— Наше дело. Интересно… — он замолчал, улыбаясь. — Сегодня вечером вы дали Джиму первый шанс, который так был ему нужен. А теперь расскажите мне все еще раз.
Я рассказывала, а он сидел в неудобной позе на столе и внимательно слушал, не проронив ни слова. Когда я закончила, он кивнул мне, положил перчатку в карман и встал.
— Вы прекрасно поработали, мисс Лу. Интересно было бы узнать, где Маргарет Ланкастер нашла ее и почему от нее избавилась? Из-за добрых чувств или еще почему-то? У нас будет много работы. Очень трудно доказать невиновность Джима. Но для этого я здесь. И вы тоже, думаю.
— Я сделаю все, что смогу, — уверила я его. Голос мой дрожал. Вдруг я заплакала. Он подошел ко мне, похлопал по плечу, и я почувствовала, что от него все еще пахло горелым. Я улыбнулась. Он дотронулся до своих обгоревших бровей.
— Согласен, я не очень хорошо выгляжу. Вы можете мне не поверить, но я симпатичный парень. И рад, что сейчас темно, поскольку без бровей я, как дом без карниза.
Глупости, которые он говорил, помогли мне прийти в себя. А он именно этого добивался.
— Я здесь потому, что Джиму плохо. Мы с ним члены одного братства. Рукопожатие, клятва и все такое. Кстати, мы поклялись молчать об этом.
Это была моя вторая встреча с мистером Гербертом Рэнчестером Дином, которого Хелен называла Берти. Он был криминалистом и, работая вместе с полицией, смог в конце концов раскрыть это дело. Но я тогда не знала, чем он занимается, не знала о его лаборатории, которая, когда я там все же побывала, очень напомнила мне место, куда мама сдавала свои анализы.
О себе и о своей работе он рассказал мне тогда, когда после двух страшных недель ужаса и смертей во всех газетах страны была опубликована разгадка этого ужасного дела и царству страха пришел конец.
— Я не одинокий волк, — заметил он тогда, — и охочусь в стае. Дело в том, что без полиции я был бы беспомощным, хотя полицейские нуждаются во мне только время от времени. На них работает целая машина, а я вооружен знаниями. Занимаюсь мелочами, а в их поле зрения дело в целом.
У них есть люди, радио, телетайп, целая система законодательства. Я же работаю только с микроскопом. Но с этим делом мне повезло. Например, перчатки. Обычно такими вещами занимается полиция. Они должны их найти, а мое дело определить, что перчатки пахнут гуталином, если, конечно, они сами не догадаются об этом!
Но вернемся к перчаткам. Их должно быть две. Топор держат двумя руками. Но обе перчатки получил я, одну за другой. Это объясняло, как было совершено убийство, но не указывало на личность убийцы, — добавил он, загадочно улыбаясь.
Напомню, что тогда, в пятницу ночью, а это была вторая ночь после убийства миссис Ланкастер, я ничего об этом не знала. Не знала о том уважении, которым пользовался Дин у полицейских, как и о телеграмме, посланной ему Джимом, по которой он срочно прибыл к нам на самолете, преодолев пятьсот миль и затратив на это меньше пятисот минут. Но полиция наша, конечно, все о нем знала! И первый, с кем увиделся мистер Дин по прибытии, был комиссар полиции. Это было в пятницу вечером — после того, как он услышал рассказ Джима.
— Я бы хотел вначале освоиться, познакомиться с обстановкой, если вы не против, — сказал он комиссару. — Не говорите пока своим людям, что я приехал.
— Поступайте, как хотите, Дин. Это такое дело, что мы в нем запутались. Как в водовороте — или выплывем, или утонем. — Объяснив таким красочным образом свое положение, он поинтересовался, что
