Мери Робертс Райнхарт
Альбом
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Мы так долго жили вместе, пять семей из поселка, носившего название Полумесяц, что никому из нас никогда не приходило в голову, что мы единственные в своем роде. Мы не понимали этого, и я была просто шокирована, когда Хелен Веллингтон, выйдя замуж за Джима и приехав в нам жить, заметила, что все мы выглядим так, как будто только что вышли из старинного альбома фотографий.
— Вместе с железными подпорками, которые фотографы раньше использовали для того, чтобы те, кто снимается, держали головы прямо, — добавила она, — вы все несгибаемые.
Нужно сказать, что она была права. Совсем недавно я рассматривала старый альбом в красном плюшевом переплете, сыгравший такую важную роль в раскрытии преступлений, о которых я собираюсь рассказать, и нашла там фотографии почти всех нас, подтверждающие ее слова. Особенно это касается женщин: миссис Тэлбот с чуть видимыми усиками на верхней губе, мисс Лидии с ее аккуратными завитушками, Эмили Ланкастер с прической в стиле «помпадур», с моей мамы с тщательно уложенной косой на макушке, и миссис Дэлтон с челкой на лбу.
И даже шляпы на этих фотографиях мало отличаются от тех, которые и сейчас носят жители Полумесяца. Это плотно приколотые к волосам, солидные шляпы, по которым в воскресенье в церкви Святого Марка так же легко заметить наши скамьи, как оазис в пустыне.
Однако никто, даже Хелен Веллингтон, не понимал, насколько мы были единственными в своем роде, пока не было совершено первое убийство. Только тогда, когда появились полицейские и журналисты, которые стали копаться в наших корнях, я начала понимать, что мы действительно были очень странными и, возможно, не совсем здоровыми людьми.
Очень давно Полумесяц представлял собой группу прекрасных старых пригородных домов с большими участками, которые были связаны между собой полукруглой дорожкой. Потом город разросся, дорожку покрыли асфальтом, а хозяева домов у начала дороги построили ворота и повесили на них табличку «Частная собственность». Ворота, конечно, никогда не закрывались. Это был своего рода жест, показывающий, что владельцы домов этого квартала обладают чувством собственного достоинства, присущим собственникам. Кусок пустой земли, окруженный дорогой, куда выходили окна наших домов, был общей собственностью и с течением лет нашими усилиями превратился в маленький парк. Очень давно на этой земле паслись наши коровы, и теперь по старой привычке она продолжает называться общественным выгоном.
Пять домов смотрят окнами на общественный выгон и находятся на значительном расстоянии друг от друга. Но с течением времени к домам были сделаны пристройки, что значительно уменьшило это расстояние. Однако каждый дом отличался уединением и изолированностью, что ценится превыше всего. Когда из-за пристроек или по каким-либо другим причинам этому уединению стала грозить опасность, жители тут же начали кампанию по посадке деревьев и кустов и таким образом менее чем за полгода превратили наши дома в пять окруженных зеленью крепостей.
Но эти крепости имели слабые места. Из одного окна моей спальни были прекрасно видны некоторые части дома, находящегося рядом с нашим с правой стороны. А из крыла, где были комнаты для гостей, можно было наблюдать за домом слева. Оба эти наблюдательных поста, как и окно наверху, из которого был виден наш гараж, сыграли свою роль в будущих трагедиях. Но до 18 августа прошлого года наши пять домов успешно пользовались своим уединением сорок или более лет. Люди жили своей жизнью, поддерживая добрососедские отношения, но не вмешиваясь в чужую жизнь и не пуская в свою, решительно выступая против всяческих нововведений. Они знали о жизни соседей только по тем событиям, которые можно было наблюдать через ворота, выходившие на Либерти-авеню. Хелен Веллингтон утверждала, что заколка с бабочкой, которой Лидия Тэлбот прикалывала тогда свою шляпу, была последней такой заколкой во всем мире и являлась антиквариатом.
Мы с мамой жили в центральном доме, и поэтому наши окна смотрели почти прямо на ворота и общественный выгон. Мама все еще носила глубокий траур по отцу, умершему двадцать лет назад. Позднее, когда начались эти ужасные события, я была шокирована, узнав, что ее называют вечной вдовой, укутанной в креп, а меня — молоденькой старой девой, затюканной матерью и поэтому психически неуравновешенной. И это в двадцать восемь лет!
Из газеты бульварного толка, таким образом нас охарактеризовавшей, я также узнала, что в Полумесяце жило всего тринадцать человек, не считая слуг. Поэтому в течение тринадцати дней газета публиковала под рубрикой «Несчастливое число» статьи о каждом из нас.
Тем не менее впоследствии было доказано, что из всех пяти домов Полумесяца наш оказался самым нормальным, хотя мы тоже пережили свои неприятности и ужас происходившего. После нашего самым спокойным домом считался соседний дом, где жила семья Ланкастеров. Но это было до событий того прошлогоднего августовского дня, во второй половине которого миссис Ланкастер, пожилая женщина, была убита таким страшным способом.
Дом Ланкастеров находился справа от нас. Семья состояла из мистера Ланкастера, его жены- инвалида, не покидавшей своей постели, и двух падчериц, Эмили и Маргарет. Миссис Ланкастер вышла во второй раз замуж так давно, что никто об этом и не вспоминал, в том числе сами падчерицы, которые стали уже женщинами средних лет. Они были бесконечно преданы своему отчиму, имя которого носили, и вся жизнь в доме крутилась вокруг маленькой, но властной пожилой больной женщины, лежавшей в широкой кровати в спальне на втором этаже.
За домом Ланкастеров, ближе к воротам, находился дом Тэлботов. Мы знали их так давно, что эксцентричность миссис Тэлбот нас совершенно не удивляла, так же как и ее прекрасные георгины и старинные выцветшие соболя. У нее была мания, если это можно так назвать, все запирать и носить ключи с собой. Мисс Мейми, наша местная портниха, рассказывала, что миссис Тэлбот целый день сидит с ключами на коленях и вяжет, поэтому ей очень часто приходится менять переднюю часть платьев, которую та протирает ключами! Мисс Тэлбот была крупной женщиной с небольшими усиками и громовым голосом, что делало эту ее странность в отношении ключей более заметной. Но, как я уже сказала, мы привыкли ко всему этому и вспоминали о ее странности только тогда, когда она спала на своем здоровом ухе — одно ухо у нее ничего не слышало — и не впускала сына Джорджа, когда тот поздно приходил домой.
В таких случаях сестра ее мужа, мисс Лидия, должна была будить миссис Тэлбот и брать у нее ключи. Лидия спускалась вниз и впускала Джорджа. А если и Лидия не просыпалась, он шел ночевать к кому-либо из нас. В Полумесяце не было ни одного дома, где бы Джордж не проводил ночь, если его мать нельзя было разбудить или если она решала не впускать его в дом.
У них существовало определенное правило в отношении ключей. Как только Джордж выходил из спальни, дверь в комнату запиралась и ключ передавался старой леди. То же самое делала и Лидия Тэлбот, типичный представитель зависимой женщины конца прошлого века. Даже слуги, спускаясь вниз, оставляли ключи от своих дверей в корзинке, стоявшей в коридоре. Одна очень хорошая горничная была уволена за то, что забыла это сделать.
Самого мистера Тэлбота не существовало. Но раньше такой человек все же жил. Однажды, когда была совсем маленькой, я нашла на чердаке их старой конюшни нарисованный углем портрет страшного мужчины с огромными глазами, растрепанными волосами и длинными усами. Джордж сказал мне тогда, что это его отец. Я не могла представить себе, что человек, изображенный на картине, мог быть живым, и поэтому считала, что миссис Тэлбот была замужем за этим портретом. Когда же портрет исчез, у меня возникло странное чувство, что Джордж лишился отца!
Слева от нас жила семья Дэлтонов, семейная пара средних лет. Муж и жена не разговаривали друг с другом уже лет двадцать. Никто не знал, почему. Но мы воспринимали это так же спокойно, как и все остальное. Дважды в год они приглашали всех нас на чай, и очень часто мистер Дэлтон подходил к чайному
