женщины моего возраста, бродящей под дождем вокруг здания и внимательно разглядывающей тротуар, показался ему по меньшей мере необычным.
И, наконец, не менее фатальная просьба Дика Картера в день похорон.
— Кто из них? — спросил Пэррот.
— Темный пиджак и брюки в полоску, — ответил Дик.
— В общем, похож. Лицо я особенно не разглядывал.
Пэррот читал газеты и знал о Саре Гиттингс, о ее убийстве и об убийстве Флоренс. Известно ему было и то, что обе жертвы, когда их нашли, были разуты.
Через день или два он пошел к камердинеру Эвансу.
— Ты видел мистера Говарда, когда он умер? Ну, пока его еще не трогали?
— Видел, — важно заявил Эванс.
— А ноги? У него что-нибудь было на ногах?
— Носки, по-моему, — сказал Эванс. И вследствие того простого и совершенно случайного обстоятельства, что бедный Говард сбросил шлепанцы, поднимая стакан, Пэррот отправился в полицию!
Дальнейшее покрыто тайной. Ближе к концу недели лейтенант из отдела по расследованию убийств нью-йоркской полиции сел на поезд и встретился в нашем городе с инспектором Гаррисоном и окружным прокурором. В понедельник было получено разрешение на негласную эксгумацию и исследование тела Говарда. Никому ничего не сообщали, и даже Кэтрин пребывала в неведении.
Но в результате было установлено, что причиной смерти Говарда Сомерса был не острый сердечный приступ, а цианистый калий, «вероятно, попавший в организм с виски».
Цианистый калий! Говард был простужен и не мог распознать его специфический и очень характерный запах, а Мэри Мартин открыла все окна, чтобы никто ничего не заметил. Открыла окна и разбила стакан.
Они хорошо хранили свои секреты, эти власти. В конце концов, факт убийства не был доказан. Люди с безнадежным состоянием здоровья убивали себя и раньше. Но наши местные власти не хотели отпускать Джима. Джим был в их руках, а теперь у них был и мотив.
Во вторник после полудня, семнадцатого числа, мистер Уэйт посетил прокурора. Думаю, он был напуган, что совсем неудивительно. Из четырех человек, встретившихся в том номере в отеле «Империал», в живых оставался только он один.
Вероятно, он трясся от страха, гадая, сколько времени ему еще отпущено на его короткие поездки для лечения артрита, на приятную во многих отношениях работу в конторе, на гольф и бридж, на обеды с хорошим вином в тесном кругу друзей.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что уйдя от нас тем утром, он сразу же отправился к прокурору и попросил защиты у полиции. Как и в том, что сделав это, он фактически подписал смертный приговор Джиму Блейку. Окружной прокурор выслушал рассказ мистера Уэйта с большим вниманием.
— Что вы сами об этом думаете, Уэйт? Ведь в бумагах Сомерса оставалась еще одна копия завещания.
— Уничтожение завещаний — вполне обычная вещь.
— Так вы думаете, что Гиттингс получила копию завещания для того, чтобы показать ее Блейку, а потом он ее убил?
— Мог. Рассчитывая потом получить вторую копию.
— А потом Гюнтер начала поднимать шум, и ее пришлось устранить?
— Может быть и такое. Не знаю. Все это чертовски подло. Но я не хочу быть следующей жертвой!
— С вами все будет в порядке. Что касается подлости, то таковы почти все мотивы преступлений: жадность, ревность. Подлые мотивы, но очень сильные. Ну что же, полицейский вам не нужен: мы сейчас возьмем эту птичку, и слава Богу. Пресса несколько недель уже просто вопит, мне приходят письма.
Это. было во вторник семнадцатого мая.
В этот вечер прокурор во второй раз вызвал Джима на допрос, а в его отсутствие в доме произвели обыск. Ордер на обыск выписали по надуманному обвинению Амоса в контрабанде спиртного.
В соответствии с ордером обыск формально производили два сотрудника федеральной полиции, но на самом деле всем руководил инспектор Гаррисон. Открывший дверь Амос бурно отрицал всякую причастность к торговле спиртным, но его сразу же повели на второй этаж и начали обыск с комнаты Джима. В ней обнаружили костюм для гольфа и ботинки, в которых, по свидетельству Амоса, Джим выходил в день убийства Сары. Потом ботинки полиция забрала с собой. Также выяснилось, что Джим недавно жег какие-то письма, и инспектор Гаррисон некоторое время на коленях осматривал камин.
Но ордер на поиск спиртного надо было как-то оправдывать, а трости с клинком все еще не было. И они стали искать по всему дому. Амос постепенно успокоился. Заволновался он только возле двери подвала.
— Там только печка и больше ничего, — сказал он инспектору.
Это вызвало подозрение. Они спустились вниз и зажгли свет. Первый осмотр ничего не дал: цементный пол, побеленные кирпичные стены. Но они уже были уверены, что Амос нервничает. Один из полицейских федеральной службы вытащил из кармана блокнот и сделал вид, что ведет опись. Потом показал блокнот инспектору.
— Я думаю, так будет правильно?
— Да, — ответил инспектор, прочитавший запись: «Посмотрите на негра. Он чего-то боится».
Они начали искать дальше.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
У меня нет записи допроса Джима в кабинете окружного прокурора. Но на основании того, что мы знаем сейчас и что упоминалось на суде, я могу восстановить его достаточно полно. Джим нервничал, осторожничал, не выпускал из подергивающегося рта сигару, использовал для обдумывания все короткие паузы, когда ему подносили огонь и когда он аккуратно стряхивал пепел. А прокурор беспрестанно сыпал бесконечными вопросами:
— Итак, вы утверждаете, что тогда ничего не знали об этом завещании?
— Я не слышал о нем до тех пор, пока Алекс Дэвис не сообщил мне это в Нью-Йорке.
— Он сказал, что вас лишили наследства?
— Да. Мне было все равно. Меня волновала сестра.
— Почему?
— Это же ясно, правда? Она была предана своему мужу. И вдруг она узнает, что, ничего ей не говоря, он принял решение, затрагивающее интересы ее ребенка и ее самой.
— И в пользу ее пасынка?
— Да.
— Какими были ее отношения с этим пасынком? Дружескими?
Джим, наверное, сделал паузу, затянулся сигарой или зажег новую.
— Не совсем. Обычные проблемы. Он на нее обижался.
— А она обижалась на него?
— Вероятно. В некоторой степени.
— Вы любите свою сестру, мистер Блейк?
— Очень. У меня больше никого нет.
— Вы видели в Нью-Йорке это второе завещание?
— Видел.
— Помните, как был помечен конверт?
— Да. Хорошо помню.
— Рукой самого мистера Сомерса на нем было написано: «Передать моему сыну Уолтеру в случае моей
