И вошла в дом – одна.
Теперь, когда все выяснилось и стало ясно, что ее подруге не грозят опасность и неприятности, Энн могла предложить Патрику номер в гостинице. Он заверил ее, что нисколько не обижен, и сказал Марлене, что ему будет жаль не полакомиться завтраком, который она могла бы ему предложить. Ансамбль кельтской музыки играл что-то красивое и навевающее раздумья о чем-то далеком и ушедшем, и именно такую музыку любил Патрик.
– Почему бы вам не остаться внизу послушать музыку еще немного? – спросила Энн. – Вы помогли бы нам с Джудом оценить ансамбль по достоинству. Сейчас идет подготовка к летнему фестивалю ирландской музыки, и в нем примут участие многие коллективы на звание лучшего. Ну так что, поможете нам?
Патрик немного поколебался, но отказался. Он был слишком взволнован, чтобы спокойно сидеть. Вместо этого он отправился к себе в номер в дальнем конце второго этажа и бросил сумку на кровать. Сейчас душ – самое подходящее дело, и Патрик долго стоял под его струями, до тех пор, пока нервные окончания не начали приходить в норму. Он никак не мог вполне осознать и пережить тот факт, что нашел Мару – или Лили, – он был в растерянности, как ее теперь называть.
Выйдя из душа, он обернул полотенце вокруг талии и снова набрал номер телефона Мэйв. И снова попал на автоответчик. Он едва удержался, чтобы не вывалить ей все новости, вроде: «Представьте, Мэйв, я нашел вашу внучку. Жаль, что я был единственным, кто действительно верил в то, что она пропала!» или: «Привет, Мэйв, Мара жива и невредима. Спасибо, что вы держали все в секрете и не проговорились, – по крайней мере мне выплачивали зарплату все время, пока я ее разыскивал».
Но он ничего не сказал, дал отбой и швырнул телефон на кровать. Трудно было в одиночку испытывать радость, трудно было справиться и с горечью, а в нем сейчас оба чувства жили одновременно. Это было какое-то сложное ощущение блаженства.
С кем можно поделиться, кому позвонить? Можно позвонить Сандре, сообщить ей, что расследованию пришел конец, дело раскрыто, никакого преступления не было. Спросить разрешения вернуться домой. Он заведомо слышал ее смех. Преступление, которое, как выяснилось, не было преступлением, разрушило их брак. Великий сыщик был поглощен делом своей жизни.
Можно позвонить Анжело. Приставленный нянькой к лодке и собаке, он, наверное, сидит сейчас на палубе, смотрит бейсбольный матч, любуется восходом луны над Сильвер-Бэй и наслаждается обществом большой преданной, верной собаки. Анжело – хороший друг, поэтому, скорее всего, не скажет ему «А что я тебе говорил?», однако может и сказать. Патрику не хотелось рисковать. Он чувствовал, что – выражаясь языком семейного психолога – несколько встреч с Сандрой, во время которых она поделилась своими планами, надломили его.
– Ни хрена не надломили, – буркнул он вслух и принялся натягивать штаны и рубашку. Плевать, что его брак развалился, плевать, что провалилась его карьера, плевать, что он в отставке и его постоянно водили и продолжают водить за нос. Да, да, будем смотреть правде в лицо! Поездка в пансион «Розовый Фронтон» – глазурная маковка на торте. И кто водит за нос? Собрание идиоток в период менопаузы.
Патрик решил прогуляться по доку. Там наверняка стоят рыбацкие лодки, у кого-нибудь найдется пивко. Патрик не прикасался к спиртному вот уже восемь лет, но сегодня самое время задвинуть это дело. Он почти физически ощутил благотворный огонь алкоголя в глотке и его электрический разлив по телу.
Он уже положил руку на ручку двери, как вдруг зазвонил телефон. Не его сотовый, стало быть, это не Мэйв. Звонили в номер. Он поднял трубку и услышал женский голос:
– Это детектив Мерфи?
– Давайте не столь официально, – усмехнулся он, – я в отставке.
– Извольте, тогда – это детектив Мерфи в отставке?
– Слушаю?
– Это Мариса Тейлор. Мы виделись сегодня вечером.
– Помню. Скрипачка. С дочкой. Вы все очень веселились, когда я принял ваше девятилетнее чадо за дочь Мары.
Молчание. Немного погодя:
– Не помню.
Минуту Патрик молчал, и вдруг в этом молчании что-то перещелкнуло у него в мозгу. Что-то особое, не имеющее к нему отношения. Упрямство Мары. В голосе Марисы звучал тот же страх, который, как он теперь уже понимал, выгнал из родного дома Мару. Нутро его сжалось.
– Что случилось, Мариса? – спросил он.
– Я хотела бы кое-что показать вам. Я понимаю, это не ваша работа, но мне очень нужно вас кое о чем спросить. Вы не могли бы заехать ко мне?
– Еду, – ответил он.
Она рассказала ему, как проехать, упомянув и подвесной мост, и расселину, и лесопилку – весьма характерные признаки тех мест, где обычно скрываются женщины. Похоже, приключения на горных дорогах продолжали преследовать его с момента приезда в Кейп-Хок.
Он застегнул пуговицы рубашки, кнопки брюк у щиколоток и сделал еще одну попытку дозвониться Мэйв. Если она и завтра не ответит, он начнет волноваться. Наконец он вышел из номера. Что бы ни было причиной звонка Марисы, он рад был снова заняться расследованием преступлений.
Дорога показалась ему выдержкой из какой-то фантастической саги: она вилась высоко в скалах в обрамлении высоких деревьев, создававших причудливый, странно первобытный лес. Патрик увидел семью американских лосей, глядящих на него с обочины. Немного впереди дорогу неторопливо пересек, ковыляя, черный медведь. Подавали голоса совы, невидимый ночной охотник спикировал на жертву, раздались отчаянные крики, и снова стало тихо.
Патрика все это успокаивало и ободряло. Долголетняя служба в криминальном отделе научила его, что люди способны на куда большую жестокость, нежели самые страшные хищники в природе. Поэтому вполне понимал, почему женщины, бежавшие от домашнего насилия, находят утешение в подобном окружении. Это далеко от той цивилизации – порой такие места называют «предместьями», – где люди хорошо одеты, умеют говорить и следуют принятым нормам и стандартам. Но Патрик прекрасно знал, что происходит за закрытыми дверьми некоторых «хороших домов», включая дом Мары Джеймсон.
Свернув на дорожку, ведущую к Марисе, он увидел, что она стоит на пороге дома; ее силуэт вырисовывался на фоне открытой двери, и свободная хлопчатая блуза трепетала от легкого ветерка. Патрик напомнил себе, что она назвала его копом.
– Привет, – сказала она, когда он подъехал.
– Привет, – ответил он.
– Мне самой как-то чудно, что я вам позвонила, – сказала она, ежась на ветру и обхватив себя руками; видимо, она очень волновалась.
– Почему? – спросил он, отметив, что у нее чудесные глаза – бархатные, карие, мягкие, понимающие. Они внимательно глядели на него.
– Потому что однажды я попросила выдать мне судебный приказ, как бы охранную грамоту. Но мне не поверили и просьбу отклонили.
Сочувствую, – осторожно сказал Патрик. Он всегда старался избегать критики в адрес коллег в правовых органах. Однако ему было известно о жалобах на домашнее насилие, особенно частых в высоких социальных кругах, где мужья были успешны и убедительны. К тому моменту, когда женщина решалась на такую жалобу, она была уже доведена до крайности и часто производила впечатление неуравновешенной, истеричной, полусумасшедшей особы – только потому, что слишком долго терпела издевательства, пытаясь оградить и защитить репутацию мужа и семьи.
– Дочери сегодня нет дома, – призналась Мариса, – вот я и подумала: может быть, мне удастся с вами немного поговорить. Вдруг вы мне что-то подскажете.
– Конечно, – заверил Патрик. Женщина была высокая и стройная и двигалась с такой грацией и нерешительностью, словно долгое время была не уверена в себе. Патрик увидел, как она обернулась и посмотрела на него, словно угадав его мысли.
Они прошли через гостиную, и она виновато взглянула на него.
– У меня компьютер в спальне, – объяснила она.
– Отлично, – ответил он, зная, что ей нужна поддержка и уверенность в том, что ее правильно
