что работать на Хорошего Парня, за исключением того, что ты будешь верить всем сердцем, всей душой, так сильно, что вера станет твоей волей и твоим предназначением, пронизанным любовью.
— У меня есть душа — в это я должен поверить? — спросил я.
— Конечно, есть. У тебя есть бессмертная душа. Ты сам это знаешь. Тебе двадцать восемь лет, это немного по любым меркам, и ты ощущаешь себя бессмертным со всеми своими черными мыслями и желанием покончить с жизнью. Но ты не понимаешь, что бессмертная часть тебя и есть твоя истинная часть, а остальное отпадет в свое время.
— Я знаю это, — шепотом ответил я. — Я это знаю.
Мне не хотелось показаться нетерпеливым, но я говорил правду, а еще я был изумлен.
Я развернулся, не до конца сознавая, что делаю, и вошел в гостиную своего небольшого дома. Снова оглядел полки, заставленные книгами. Взглянул на письменный стол, за которым часто читал. Посмотрел на раскрытую книгу, прислоненную к зеленому пресс-папье. Что-то туманное, что-то теологическое — и меня в полной мере поразила ирония происходящего.
— О да, ты прекрасно подготовился, — произнес он у меня за спиной.
Складывалось впечатление, что мы с ним вообще не отходим друг от друга.
— Предполагается, что я поверю теперь, будто Хороший Парень — это ты? — спросил я.
Он улыбнулся моим словам, я заметил краем глаза.
— Хороший Парень, — повторил он негромко. — Нет. Я не Хороший Парень. Я Малхия, серафим, как уже сказано, и я пришел, чтобы дать тебе шанс. Это ответ на твои молитвы, Счастливчик, но если ты не в силах такое принять, давай скажем, что это ответ на самые смелые твои мечты.
— Какие мечты?
— Все эти годы ты молился, чтобы Хороший Парень оказался из Интерпола. Чтобы он работал в ФБР. Чтобы он играл на правильной стороне и все, что ты делал по его приказу, было ради добра. Вот о чем ты все время мечтал.
— Не имеет значения, ты сам знаешь. Я убивал. Я сделал из этого игру.
— Я знаю, что ты сделал, однако ты все равно мечтал. Пойдем со мной, и никаких сомнений не останется, Счастливчик. Ты будешь на стороне ангелов, вместе со мной.
Мы посмотрели друг на друга. Я дрожал. Голос у меня срывался.
— Если бы это оказалось правдой, — сказал я, — я сделал бы все, все, о чем бы ты меня ни попросил, для тебя и для Господа на Небесах. Я бы вытерпел муки, если бы ты потребовал.
Он улыбнулся, но очень медленно, словно заглядывал глубоко внутрь меня, чтобы увидеть мои скрытые чувства. Наверное, он не нашел их. Наверное, я сам понял, что ничего скрытого нет.
Я опустился в кожаное кресло у кушетки. Он сел напротив меня.
— Сейчас я покажу тебе твою жизнь, — сказал он. — Не для меня, а потому что ты должен это увидеть. И только после того, как ты все увидишь, ты мне поверишь.
Я кивнул.
— Если ты способен на такое, — произнес я жалобно, — я поверю во все, что ты скажешь.
— Приготовься, — сказал он. — Ты будешь слушать мой голос и видеть то, что я хочу показать, яснее, чем видел что-либо в своей жизни. Однако порядок действий и выбор событий остаются за мной, и зачастую выносить происходящее будет труднее, чем если бы все шло в хронологической последовательности. Но мы рассматриваем душу Тоби О'Дара, а не биографию некоего молодого человека. И помни: что бы ты ни увидел, что бы ни почувствовал, я здесь, рядом с тобой. Я никогда тебя не покину.
4
МАЛХИЯ ПОКАЗЫВАЕТ МНЕ МОЮ ЖИЗНЬ
Когда ангелы выбирают себе помощника, они не всегда начинают с самого начала. Просматривая жизнь человеческого существа, они могут начать с недавнего настоящего, затем пропустить добрую треть и отправиться к истоку или же вернуться в текущий момент, чтобы отобрать факты, объясняющие их эмоциональную приязнь, и укрепиться в своем мнении. И не верьте никому, кто скажет вам, будто мы не испытываем эмоциональной приязни.
Наши эмоции отличаются от человеческих, однако они у нас есть. Мы никогда не взираем с равнодушием на жизнь и смерть. Не надо полагаться на нашу кажущуюся безмятежность. Ведь мы живем в мире идеальной веры в Создателя и с сочувствием смотрим на людей, которые в нем не живут, отчего мы испытываем к ним искреннюю жалость.
Не могу не отметить, что в ту пору, когда я только начал присматриваться к Тоби О'Дару, еще мальчику, вечно пребывавшему в тревоге под грузом бесконечных забот, он больше всего на свете любил смотреть самые грубые и жестокие ночные детективные сериалы. Это помогало ему отвлечься от чудовищной реальности его собственного разрушавшегося мира, и свист пуль приводил его к катарсису, на что и надеялись продюсеры тех передач. Он рано научился читать и, покончив с домашним заданием в классе для самостоятельных занятий, для собственного удовольствия читал книжки, тоже написанные по мотивам реальных преступлений, легко проникаясь прекрасным языком Томаса Томпсона в «Крови и деньгах» или «Серпентине».
Книги о реальных преступлениях, о маньяках-убийцах, о жутких извращениях — все это он выбирал на полках книжной лавки на Мэгэзин-стрит в Новом Орлеане, его родном городе, хотя в те дни не задумывался ни на мгновение, что однажды сам станет героем подобного рода истории.
Возненавидев гламурное зло «Молчания ягнят», он вышвырнул книгу в мусорный бак. Книги, основанные на реальных событиях, писались после поимки убийц, и Тоби нуждался в однозначной развязке.
Когда перед самым рассветом он не мог заснуть, то смотрел на копов и убийц на маленьком экране, забывая о том, что эти шоу вызывает к жизни преступление, а вовсе не показной гнев, не действия нарочито героического лейтенанта полиции или гениального сыщика.
Однако же ранний интерес к криминальным сюжетам, выдуманным или документальным, это не самая важная черта Тоби О'Дара. Позвольте мне вернуться к истории, которая вдохновила меня, как только я сосредоточил на нем свой неизменно внимательный взгляд.
Тоби рос, не испытывая желания стать копом или убийцей. Тоби мечтал стать музыкантом и этим спасти свое небольшое семейство.
Мое внимание привлек вовсе не пламенеющий внутри его гнев, пожиравший его заживо и ныне, и в прошлом. Нет, в такую тьму мне трудно смотреть, как человеку трудно идти под ледяными порывами зимнего ветра, который хлещет по глазам, по лицу и студит пальцы.
Меня привлекла к Тоби его светлая, сияющая доброта, которую ничто не могло выжечь до конца, и великолепное, ясное понимание добра и зла, не подвластное никакой лжи, куда бы ни забрасывала его жизнь.
Но позвольте мне уточнить: если я избираю смертного для исполнения своих целей, это не означает, что смертный обязательно согласится со мной пойти. Отыскать такого, как Тоби, нелегко, а убедить его пойти со мной — еще труднее. Вам кажется, будто сопротивляться невозможно, но это не так. Люди с поразительным упорством уклоняются от Спасения.
Однако в Тоби О'Даре было слишком много граней, чтобы я отступил и оставил его на попечение младших ангелов.
Тоби родился в Новом Орлеане. Его предки были ирландцами и немцами. Еще в нем текла итальянская кровь, хотя сам он об этом не знал, а его прабабка по отцовской линии была еврейкой — этого он тоже не знал, потому что принадлежал к семье простых тружеников, не интересовавшихся своим происхождением. Имелась и капля испанской крови со стороны отца, восходящая к тем временам, когда Великая армада погибла у берегов Ирландии. Об этом порой упоминали, поскольку у родственников Тоби нередко были угольно-черные волосы и голубые глаза, но сам он ни о чем подобном не задумывался. В семье никогда не говорили о предках. Они говорили о выживании.
Генеалогия в человеческой истории — удел богачей. Бедняки появляются и исчезают, не оставив
