С детства Тоби красиво одевался, главным образом потому, что так одевались дети в его школе, а он хотел быть таким же, как они. Он не гнушался донашивать дорогие вещи после своих кузенов — темно- синие блейзеры, штаны цвета хаки и рубашки поло пастельных тонов. Считалось, что мальчик из хорошего квартала Нового Орлеана должен одеваться именно так. Тоби открыл для себя это правило и ревностно ему следовал. Он старался говорить так же, как богатые мальчики, и постепенно вытеснил из своей речи характерный акцент бедности и тягот, который всегда слышался в колких насмешках отца, в его унизительных жалобах и грубых угрозах. Что касается матери, ее речь была приятна и лишена какого-либо акцента. Тоби говорил как она, а не как остальные члены семьи.
Он читал «Официальный справочник старшеклассника», и не ради смеха, а ради помещенных там полезных советов. И он знал, как найти приличную кожаную сумку для учебников в магазине подержанных вещей.
Тоби ходил по чудесным зеленым улочкам от трамвайной линии Сент-Чарлз до своей иезуитской школы Святого Имени Иисуса. Глядя на новенькие, красиво покрашенные дома, он преисполнялся смутных и несбыточных мечтаний.
Окраинная Палмер-авеню была его любимой улицей, и ему казалось, что когда-нибудь он будет жить в белом двухэтажном доме на этой улице. Что когда-нибудь он узнает настоящее счастье.
Он рано познакомился с музыкой в консерватории при Университете Лойолы. Звуки лютни на концерте музыки эпохи Возрождения отвлекли его от жгучего желания сделаться священником.
Из мальчика, прислуживавшего в алтаре, Тоби превратился в старательного ученика, как только познакомился с доброй учительницей, согласившейся обучать его бесплатно. Он извлекал из инструмента такие чистые звуки, что она поражалась. Его пальцы двигались быстро, и впечатление от игры было очень сильным. Учительницу зачаровывали прекрасные мелодии, подобранные им на слух, и те песни, о которых я упоминал раньше, которые Тоби никогда не забывал. Ему казалось, что бабушки подпевают ему, когда он играет. Он мысленно посвящал им свою игру. Он очень ловко играл на лютне популярные песни, придавая им совершенно новое звучание и создавая иллюзию, будто они и должны звучать именно так.
Как-то один из учителей принес ему записи популярного певца Роя Орбисона, и Тоби стал исполнять самые медленные композиции, придавая им с помощью лютни ту проникновенность, какой певец добивался своим голосом. Вскоре он знал все баллады, когда-либо записанные Орбисоном.
Переигрывая популярную музыку в своей особой манере, он изучал классическую композицию на примере каждой эстрадной песни. Он научился запросто переходить от стиля к стилю, выражая то заразительную и неукротимую красоту Вивальди, то скорбные и нежные страдания Орбисона.
Тоби был постоянно занят — тут и уроки музыки, и необходимость выполнять требования школьной программы иезуитов. Поэтому ему не составляло труда держаться на расстоянии от знакомых мальчиков и девочек из богатых семей. Многие из них ему нравились, но он никогда не приглашал их в свою запущенную квартиру с вечно пьяными родителями, каждый из которых мог безнадежно унизить его.
Он был утонченным ребенком, а потом стал утонченным убийцей. Но на самом деле он рос в страхе и хранил множество тайн. Этому ребенку постоянно угрожало подлое насилие.
Позже, став настоящим убийцей, он упивался опасностью и с изумлением вспоминал сериалы, которые когда-то так сильно любил. Он думал, что теперь его жизнь озарена дурной славой куда сильнее, чем все то, что когда-либо показывали на экране. Он не признавался в этом самому себе, но гордился своей особенной приверженностью ко злу. Скорей всего, в нем звучала песня отчаяния, однако под отчаянием скрывалось тщательно отполированное тщеславие.
Помимо страстной тяги к выслеживанию он обладал одним очень ценным свойством, отделявшей его от убийц низшего ранга. Оно заключалось в следующем: ему было безразлично, выживет он или умрет. Тоби не верил в ад, потому что не верил в небеса. Он не верил в дьявола, потому что не верил в бога. Он помнил пламенную и гипнотическую веру своей юности, он уважал ее гораздо больше, чем можно было предположить, но она не согревала его душу.
Повторюсь, с раннего детства он хотел стать священником, и никакие жизненные трудности не могли отвратить его от этой мечты. Даже играя на лютне, он молился, чтобы извлечь из нее прекрасную музыку, и подбирал новые мелодии для любимых молитв.
Теперь уже неважно, что когда-то у него было желание стать святым. В детстве Тоби хотел изучать историю церкви, и в особенности его зачаровывало все, что касалось жизни Фомы Аквинского. Учителя постоянно упоминали это имя, а однажды священник-иезуит из ближайшего университета выступил перед выпускным классом и рассказал о святом Фоме так, что его слова навечно запечатлелись в памяти Тоби.
Великому теологу Фоме в последние годы жизни было видение, вынудившее его восстать против своего раннего труда — великой «Summa Theologica».
«Это все солома», — отвечал святой тем, кто тщетно умолял его продолжить труд.
Об этой истории Тоби размышлял едва ли не каждый день, когда оказался под моим неусыпным оком. Но он не знал, правда это или красивая выдумка. Многое из того, что рассказывали о святом, не соответствовало истине. Но это никогда не имело значения.
В последующие годы, уже став безжалостным профессионалом, Тоби порой уставал от игры на лютне и записывал свои мысли обо всем, что сохранилось в его памяти, что было важным для него. Он подумывал о книге, способной потрясти мир: «Дневник убийцы». Разумеется, он понимал, что подобные мемуары писали многие, но эти многие не были Тоби О'Даром, который читал книжки по теологии между убийствами банкиров из Женевы и Цюриха и, не расставаясь с четками, заезжал в Москву и Лондон, чтобы совершить четыре стратегически важных убийства за шестьдесят два часа. Они не были Тоби О'Даром, который когда- то мечтал о том, чтобы служить мессу перед огромной толпой молящихся.
Я сказал, что ему было безразлично, умрет он или выживет. Но позвольте мне объяснить: он не брался за самоубийственные миссии. Ему слишком нравилось жить, чтобы согласиться на такое, хотя он сам никогда бы в этом не признался. Его работодатели тоже не хотели, чтобы его тело обнаружили рядом с теми, кого он пытался убить.
Однако ему было безразлично, по-настоящему безразлично, умрет он сегодня или завтра. И он был убежден, что этот мир, пусть он и ничтожное царство материи, станет без него гораздо лучше. По временам Тоби действительно хотел умереть. Однако эти периоды длились недолго, и музыка всегда возвращала его обратно к жизни.
Он лежал в своей дорогой квартире и слушал старые медленные баллады Роя Орбисона, многочисленные записи оперных певцов или музыку эпохи Возрождения, когда лютня была таким популярным инструментом.
Как же он сумел превратиться в эту темную личность, получающую деньги за то, от чего самому Тоби нет никакой пользы? Он убивает людей, чьих имен не знает сам, он проникает в самые неприступные крепости, возведенные его жертвами, и приносит им смерть в образе официанта, доктора в белом халате, водителя такси или уличного попрошайки, с пьяным упорством пристающего к человеку, прежде чем пронзить его смертоносной иглой.
Заключенное в Тоби зло до сих пор заставляет меня содрогаться, насколько может содрогаться ангел. Но добро, сияющее за ним, бесконечно меня привлекает.
Давайте обратимся к далеким годам, когда он был Тоби О'Даром и у него были младшие брат и сестра, Джейкоб и Эмили. Когда он напрягал все силы, чтобы получать стипендию и закончить школу с самыми строгими требованиями в Новом Орлеане. Когда он работал по шестьдесят часов в неделю, играя на улице, чтобы брат, сестра и мать были сыты, одеты и обуты, чтобы можно было заплатить за квартиру, где никогда не бывало гостей.
Тоби оплачивал счета. Он набивал продуктами холодильник. Он разговаривал с хозяином, если крики матери будили соседа. Он вычищал блевотину, он тушил огонь, когда жир со сковороды выплескивался на газовую конфорку и мать, визжащая, охваченная пламенем, отшатывалась назад.
Мать могла бы быть нежной и любящей, если бы не муж. Но ее муж отправился в тюрьму, когда она носила последнего ребенка, и она не оправилась от этого удара. Он служил в полиции и отлавливал проституток на улицах Французского квартала, а потом его зарезали в Анголе, тюрьме строгого режима.
Тоби было всего десять, когда это случилось.
Годами мать запивала свое горе и, лежа на голых досках, бормотала имя мужа: «Дэн, Дэн, Дэн». Тоби
