лежал на столике перед камином, между креслами с подголовниками.
Я дал банкиру умереть, а сам отмечал эти подробности, однако чем дольше я разглядывал номер, тем хуже себя чувствовал. Я не ощущал слабости, просто тоску.
Незнакомец на веранде меня не волновал. Пусть себе таращится. Пусть заглядывает прямо в комнату.
Я удостоверился, что лилии развернуты под самым выигрышным углом, вытер капли воды, упавшие на стол.
Теперь банкир уже наверняка умер. Я чувствовал, как меня охватывает безудержное отчаяние, вселенское ощущение пустоты. Почему бы нет?
Я подошел, чтобы проверить его пульс. Пульса я не нащупал, но он еще был жив. Я понял это, коснувшись кисти его руки.
Я прислушался, стараясь уловить его дыхание, и, что меня неприятно изумило, услышал чей-то слабый вздох.
Чей-то еще.
Это не мог быть человек с веранды, хотя он до сих пор смотрел на окно комнаты. Мимо прошла парочка. Вслед за ними — какой-то мужчина, он посмотрел вверх, огляделся по сторонам и двинулся к лестнице ротонды.
Я приписал это взвинченным нервам. Наверное, вздох мне послышался. Он прозвучал у самого моего уха, как будто кто-то стоял рядом. Сама комната, решил я, заставляет меня нервничать: я так сильно ее люблю, что неприкрытое безобразие содеянного убийства надрывает мне душу.
Может быть, это комната вздохнула от жалости. Я очень хотел чего-то. Я хотел уйти.
А затем отчаяние внутри меня сгустилось, как часто бывало в такие моменты. Только на этот раз ощущение было очень сильное, гораздо сильнее обычного, и неожиданно оно обрело дар речи у меня в голове: «Почему бы тебе не последовать за ним? Ты же знаешь, ты должен отправиться туда, куда отправился он. Ты должен прямо сейчас взять маленький пистолет, спрятанный на твоей лодыжке, и приставить дуло под челюсть. Выстрелить вверх. Твои мозги разлетятся по потолку, ты умрешь, и все сделается тьмой, еще темнее, чем сейчас. Ты избавишься от всего этого навеки, избавишься от всех: от мамы, от Эмили, от Джейкоба, от отца, от другого отца, чьего имени ты не знаешь, и от остальных, подобных этому человеку, которого ты собственноручно безжалостно уничтожил. Действуй. Не жди. Давай».
Я напомнил себе, что в этой сокрушительной депрессии, в разрушительном желании покончить со всем, в парализующей навязчивой идее поднять пистолет и сделать то, о чем сказал внутренний голос, нет ничего необычного. Странной была лишь отчетливость голоса. Как будто слова звучали не внутри меня, а рядом со мной. Как будто не Счастливчик говорил со Счастливчиком, как бывало всегда.
Человек на веранде за окном поднялся из-за стола, и я осознал, что с холодным изумлением наблюдаю, как он входит в открытую дверь. Он стоял в комнате под куполом и смотрел на меня, а я стоял за спиной умирающего.
Он был высокий, прекрасно сложенный, стройный, с копной мягких темных вьющихся волос. Его голубые глаза светились необычайной благожелательностью.
— Этот человек болен, сэр, — тотчас же произнес я, с трудом совладав с пластиной во рту. — Кажется, ему необходим врач.
— Он умер, Счастливчик, — сказал незнакомец. — И не слушай голос у себя в голове.
Это было совершенно неожиданно, и я не сообразил, что надо ответить и сделать. Не успел он договорить, как снова вмешался голос у меня в голове: «Покончи со всем. Забудь о пистолете, это приведет к хаосу. У тебя в кармане есть еще один шприц. Неужели ты позволишь себя схватить? Твоя жизнь и сейчас сущий ад. Подумай, на что она станет похожа в тюрьме. Шприц. Действуй!»
— Не слушай его, Счастливчик, — повторил незнакомец.
От него почти ощутимыми волнами исходило безграничное великодушие. Он смотрел на меня внимательно, почти восхищенно, и меня охватила непостижимая уверенность, что он любит меня.
Освещение изменилось. Должно быть, ушло облако, закрывавшее солнце, в комнате стало светлее, и я увидел незнакомца необычайно отчетливо, хотя и без того привык замечать и запоминать людей. Он был моего роста, и он смотрел на меня ласково и даже сочувственно.
Невероятно.
Если вы знаете, что некое явление абсолютно невозможно, что вы делаете? Что было делать мне?
Я сунул руку в карман и нащупал шприц.
«Вот так. Не трать последние драгоценные минуты своего омерзительного существования на то, чтобы понять. Ни к чему. Разве без того не ясно, что Хороший Парень разработал двойную операцию?»
— Ничего подобного, — произнес незнакомец.
Он посмотрел на покойника, и выражение его лица изменилось — на нем отразилась безграничная скорбь. После чего он снова обратился ко мне:
— Пора тебе пойти со мной, Счастливчик. Пора тебе выслушать, что я скажу.
У меня в голове не было ни одной связной мысли. Стук сердца отдавался в ушах, а пальцем я легонько касался пластикового колпачка на игле шприца.
«Да-да, покончи со всеми их противоречиями, ловушками, обманами и безграничными возможностями использовать тебя. Победи их. Действуй немедленно».
— Действовать немедленно? — прошептал я.
Эти слова отделились от темы гнева, которая прокручивалась у меня в голове. Почему я вдруг подумал: «Действуй немедленно»?
— Это не ты подумал, — сказал незнакомец. — Неужели ты не видишь, что он изо всех сил пытается превзойти нас обоих? Оставь шприц в покое.
Он казался юным, взволнованным и невыразимо обаятельным, когда смотрел на меня, хотя в нем вовсе не было ничего юношеского. Солнечный свет красиво обтекал его, и все рядом с ним само собой становилось притягательным. Только сейчас я отметил, словно в бреду, что он одет в простой серый костюм с очень красивым голубым шелковым галстуком.
Ничего примечательного в этом не было, но его руки и лицо были примечательны. Выражение лица доброжелательное и прощающее.
Прощающее.
С чего бы кому-то, кто бы он ни был, смотреть на меня так? У меня было ощущение, что он меня знает, и даже лучше, чем я знаю сам себя. Казалось, он знает обо мне все, и внезапно меня пронзила мысль: он уже трижды назвал меня по имени.
Наверняка дело в том, что его прислал Хороший Парень. Наверняка дело в том, что меня вычеркнули из списка. Это моя последняя работа для Хорошего Парня, и передо мной стоит лучший убийца, который покончит с прежним, не в меру скрытным наемником.
«Так одурачь их и сделай это прямо сейчас».
— Я знаю тебя, — подтвердил незнакомец. — Я знаю тебя всю твою жизнь. И я не от Хорошего Парня. — При этих словах он негромко рассмеялся. — Не от того Хорошего Парня, к которому ты питаешь такое почтение, Счастливчик. Я от другого, и он, по-моему, действительно Хороший Парень.
— Чего ты хочешь?
— Чтобы ты ушел отсюда вместе со мной. Чтобы ты не слушал голос, досаждающий тебе. Ты достаточно долго слушал его.
Я прикинул в уме. Чем все это можно объяснить — потрясением от пребывания в моем любимом номере «Миссион-инн»? Нет, этого недостаточно. Наверное, причина в яде; наверное, несмотря на двойные перчатки, я сделал все недостаточно аккуратно и впитал какую-то дозу, пока готовил отраву.
— Ты для этого слишком умен, — возразил незнакомец.
«Значит, ты поддашься безумию? Ведь у тебя есть способ отвернуться от всех них».
Я огляделся по сторонам. Посмотрел на кровать под балдахином, на знакомые темно-коричневые портьеры. Посмотрел на огромный камин, спиной к которому стоял незнакомец. Окинул взором привычную мебель и предметы в комнате, которую так хорошо знал. Могло ли безумие проявиться так внезапно? Могло
