смотри, она почти полная, до полнолуния осталось не более одной-двух ночей».
Но худший период моей агонии уже прошел, я была совершенно измотана и буквально провалилась в сон.
Сон как бы говорил:
«Хватит волноваться».
Начались видения.
Я увидела мужчин в золотых мантиях.
«Теперь тебя отведут в святилище».
Но что там? Мне не хотелось смотреть.
«Наша Мать, наша возлюбленная скорбящая Мать», – сказал жрец. На стенах были изображены профили египтян и слова, написанные рисунками. Здесь жгли мирру.
«Иди, – сказали те, кто держал меня. – Теперь все нечистое ушло от тебя, и ты испьешь из священного Источника».
Я слышала женский плач и стоны. Перед тем как войти в большие покои, я в них заглянула. На тронах сидели царь и царица, царь неподвижно смотрел в пустоту, как будто видел последний сон, а царица пыталась освободиться от золотых оков. На ней была корона Верхнего и Нижнего Египта. И плиссированные льняные одеяния. Не парик, а настоящие косы. Она плакала, и на белых щеках оставались красные пятна. Красные пятна на ожерелье и на груди. Она казалась замаранной и опозоренной.
«Моя Мать, моя богиня, – сказала я. – Но это же чудовищно».
Я заставила себя проснуться. Села и положила руку на ларарий, потом посмотрела на проявившуюся в лучах восходящего солнца паутину на деревьях.
Мне показалось, что я слышу, как вокруг шепчутся на древнеегипетском языке. Я этого не допущу! Не сойду с ума! Хватит! Единственный, кого я любила, мой отец, сказал: «Живи!»
Пора действовать. Вставать и приниматься за дело. Внезапно я ощутила в себе силы и почувствовала, что готова действовать.
Долгие ночи скорби и рыданий стали эквивалентом посвящения в храме. Только на этот раз средством опьянения послужила смерть, а превращение свершилось через понимание.
Теперь все было кончено, бессмысленный мир стал более сносным, я не нуждалась в объяснениях. И никогда не буду нуждаться – как глупо было предаваться подобным мыслям. Сам факт, что я оказалась в затруднительном положении, давал мне право действовать. Я налила в кубок вина и вышла с ним к воротам.
В городе, казалось, страсти уже улеглись. Проходившие мимо люди отводили глаза от неподвижно стоявшей в вестибюле своего дома полураздетой оборванки.
Наконец-то! Какой-то трудяга, с трудом передвигающий ноги под грузом кирпичей.
Я протянула ему кубок.
«Я три дня болела. Что слышно о смерти Германика? Как дела в городе?»
Он был искренне рад вину. Работа его состарила. Плечи исхудали. Руки тряслись.
«Благодарю вас, госпожа, – сказал он, а потом залпом осушил кубок, как будто не в силах был остановиться. – Нашего Германика положили посреди площади на всеобщее обозрение. Как же он был красив! Некоторые сравнивают его с великим Александром Народ все гадает, действительно ли его отравили. Кто говорит – да, кто – нет.
Солдаты его любили. Благодарение богам, легата Пи-зона здесь нет, и вернуться он не смеет. Жена Германика, прекрасная Агриппина, поместила прах мужа в урну и носит ее на груди. Она плывет в Рим искать у Тиберия правосудия. – Он передал мне кубок. – Благодарю покорно».
«В городе все по-прежнему?»
«О да, кто сможет изменить этот великолепный рынок? – заявил он. – Дела идут как всегда. Верные солдаты Германика поддерживают мир и ждут справедливости. Они не позволят вернуться убийце Пизону, а Сентий собирает вокруг себя тех, кто служил под командованием Германика. Город доволен. В честь Германика горит огонь. Если война и начнется, то не здесь. Не беспокойтесь».
«Спасибо вам, вы мне очень помогли».
Я забрала кубок, заперла ворота, плотно закрыла дверь и перешла к действиям…
Пожевав немного хлеба, чтобы набраться сил, пробормотав вслух житейскую мудрость Лукреция, я приступила к обследованию дома. Справа от дворика имелась роскошная ванна. Очень светлая. Нимфы ровным потоком лили воду из раковин в оштукатуренный резервуар, вода оказалась отличной. Подогревать ее не потребовалось.
Моя одежда лежала в спальне.
Ты знаешь, что римляне носили простые платья, длинные рубашки или туники, мы надевали их по две- три сразу, плюс верхняя туника, стола и, наконец, палла, накидка, доходящая до лодыжек, которую подпоясывали под грудью.
Я выбрала самые изящные туники, соединила три слоя газового шелка и добавила к ним блестящую красную паллу, закрывшую меня с ног до головы.
За всю жизнь мне ни разу не приходилось самой одевать сандалии. Это занятие оказалось до истерики смешным и в то же время отчаянно скучным.
Все мои предметы туалета разложили по столикам с полированными зеркалами. Ну и беспорядок!
Я села в одно из многочисленных позолоченных кресел, придвинула поближе зеркало из полированного металла и попыталась наложить краску, как это обычно делали рабы.
Я смогла затемнить брови, но меня остановил ужас перед подведенными глазами египтян. Я накрасила губы, наложила на лицо белую пудру – и все. Даже не попыталась напудрить руки, как это делали в Риме.
Не представляю себе, на кого я была похожа. Теперь нужно было заплести чертовы волосы, и это мне удалось, я свернула косы на затылке в большое кольцо. Шпилек, использованных мной, хватило бы на двадцать женщин. Пригладив падавшие на лоб и щеки выбившиеся локоны, я увидела в зеркале римлянку, скромную и, на мой взгляд, приличную, с темными, разделенными на пробор волосами, с черными бровями и розовыми губами.
Самой большой проблемой оказалось собрать воедино собственный наряд. Я старалась, чтобы все одеяния подходили по длине. Я попробовала расправить шелковую столу и затянуть покрепче пояс под грудью. Столько складок, столько тканей, столько подвязок! Меня всегда окружали девушки-рабыни. Наконец, скрепив две нижние туники и длинную изящную красную столу, я схватила шелковую паллу, очень просторную, с бахромой и всю расшитую золотом.
Я надела кольца и браслеты, хотя намеревалась по возможности скрываться под накидкой. Я помнила, как мой отец каждый день своей жизни ругался, что ему приходится носить тогу, официальную верхнюю одежду высокородных римлян мужского пола. Ну, тоги носили только проститутки. Хотя бы от этого я избавлена.
Я прямиком направилась на рынок рабов. Иаков был прав, когда рассказывал мне о местных жителях. Население города составляли люди самых разных национальностей. Многие женщины ходили по двое, рука об руку.
Вполне приличными здесь считались свободные греческие плащи, а также длинные экзотические финикийские и вавилонские платья – как мужские, так и женские. Часто встречались мужчины с длинными волосами и густыми бородами. Некоторые женщины ходили в коротких, как у мужчин, туниках. Другие прятались под покрывалами, оставляя открытыми только глаза, – их сопровождали стражи и слуги.
Улицы оказались опрятнее, чем в Риме, – все нечистоты стекали в широкие канавы в центре дорог и по ним устремлялись в нужном направлении.
Задолго до Форума, или же центральной площади, я прошла мимо трех разных дверей, где стояли богатые куртизанки, спорившие о цене с богатыми молодыми греками или римлянами.
Проходя мимо одной из них, я услышала ее слова, обращенные к красивому молодому человеку:
«Хочешь меня в постель? И не мечтай. Я же сказала, можешь брать любую из девушек. Если желаешь заполучить меня, отправляйся домой и продай все, что у тебя есть!»
На углах в винных лавках стояли богатые римляне в тогах; в ответ на мой быстро брошенный в их сторону взгляд они просто кивали.
