Сплошные победы и битвы. Мы все смеялись, потому что, госпожа, ничто в жизни не меняется».
«А легат Пизон – вы верите этим слухам? Мы можем свободно говорить о слухах, это же не действия?»
«Здесь его все презирают! – сказал легат. – Он был плохим солдатом, только и всего! А Агриппина Старшая, возлюбленная жена Германика, направляется в Рим с прахом полководца. Она официально обвинит легата перед сенатом!»
«Да, очень мужественный шаг, но так и следовало поступить. Если целые семьи будут осуждать без суда и следствия, мы окажемся во власти тирана, не так ли? А ты, наш дружелюбный безумец, ты не согласен? – Люций лишился дара речи. Он побагровел. – А в Тевтобургском лесу, – нежно добавила я, – на мрачной арене нашего поражения, вы видели разбросанные кости наших потерянных легионов?»
«Своими руками хоронил, госпожа! – Легат поднял обветренные ладони. – А кто скажет, чьи кости наши, а чьи – не наши? Там еще стояла платформа трусливого фискала, госпожа, с которой тот гнусный длинноволосый неряха отдал приказ принести наших людей в жертву своим языческим богам».
Со стороны солдат послышались невнятные звуки, означавшие согласие.
«Я была еще маленькой, – сказала я, – когда пришла весть о засаде против полководца Вара. Но я помню, нашего божественного императора Августа – он в знак траура отрастил волосы, он бился головой о стену и кричал: „Вар, верни мне мои легионы!“».
«Вы и впрямь видели его в таком состоянии?»
«О, много раз, однажды вечером он обсуждал при мне свои идеи, о которых так часто говорят, – что Империя не должна стремиться к дальнейшему расширению своих границ. Ей следует наводить порядок на собственной территории».
«Значит, Цезарь Август все-таки так говорил!» – задумчиво произнес легат.
«Он о вас заботился, – ответила я. – Сколько лет вы сражаетесь? У вас есть жена?»
«О, как же мне хочется домой! – воскликнул легат. – Теперь, когда пал мой полководец. Моя жена поседела, как и я. Я с ней вижусь, когда езжу в Рим на парады».
«Да, при Республике обязательная служба длилась шесть лет, а сейчас сколько нужно драться? Двенадцать лет? Двадцать? Но кто я такая, чтобы критиковать Августа, которого я любила точно так же, как любила отца и покойных братьев?»
Люций видел, что происходит. Он заговорил, брызгая слюной:
«Трибун, прочтите мой указ о неприкосновенности! Прочтите!»
Легат выглядел раздраженным.
Мой брат постарался извлечь максимум из своих ораторских способностей, иными словами – самую малость:
«Она лжет. Она осужденная. Ее семья мертва. Меня призвали свидетельствовать перед Сеяном, так как они пытались убить самого императора Тиберия!»
«Вы обернулись против своей собственной семьи?» – спросил легат.
«О, не утомляйтесь еще и из-за этого, – сказала я. – Этот человек изводит меня весь день. Он выяснил, что я здесь одна, женщина, наследница, и считает, что мы находимся на какой-то нецивилизованной заставе Империи, где без доказательств можно выдвинуть обвинение против дочери сенатора. Дорогой мой безумец, – повернулась я к брату, – обрати внимание: Юлий Цезарь даровал Антиохии муниципальный статус меньше чем сто лет назад. Здесь квартируют легионы, не так ли?»
Я посмотрела на легата, а тот в свою очередь смерил взглядом моего дрожащего брата.
«Что это за указ о неприкосновенности? – спросила я. – На нем стоит имя Тиберия?»
Не успел Люций среагировать, как легат выхватил у него свиток и протянул его мне. Чтобы развернуть документ, мне пришлось убрать руку с кинжала.
«А, Сеян из преторианской гвардии! Так я и знала. Наверное, император вообще об этом не подозревает. Трибун, а вы знаете, что дворцовые гвардейцы получают в полтора раза больше, чем легионеры? А теперь у них появились делатории, наделенные правом обвинять людей в преступлениях за треть собственности осужденного!»
Легат внимательно рассматривал моего брата, чьи недостатки при свете проявились еще ярче: трусливая осанка, трясущиеся руки, бегающий взгляд, растущее отчаяние, исказившее надутые губы. Я повернулась к Люцию.
«Сумасшедший, кем бы ты ни был, ты сознаешь, чего ты просишь у закаленного и мудрого римского воина? А если бы он поверил в твою ложь? Что стало бы с ним, когда из Рима справились бы о моем местонахождении и распоряжении моим состоянием?»
«Сир, эта женщина – предательница! – закричал Люций. – Клянусь честью…»
«Какой еще честью?» – едва слышно спросил солдат, не сводя с Люция глаз.
«Если бы в Риме так легко было бы расправиться со старыми семьями, как просит вас этот человек, зачем бы вдове Германика просить суда в сенате?»
«Их всех казнили, – сказал мой брат самым торжественным тоном, явно не замечая, какое впечатление производят его слова, – всех до одного, потому что они составили заговор против Тиберия, а мне даровали указ о неприкосновенности и право выезда за то, что я, как велел мне долг, донес на них делаториям и Сеяну, с которым говорил лично!»
Легат постепенно осознавал вероятные последствия.
«Господин, – обратилась я к Люцию, – у вас есть при себе документ, удостоверяющий вашу личность?»
«Я в нем не нуждаюсь, – ответил Люций. – Тебя ждет смерть».
«Как и вашего отца? – спросил легат, – как вашу жену? У вас были дети?»
«Бросьте ее в тюрьму и напишите в Рим! – заявил Люций. – Вот увидите, я говорю правду!»
«А где будешь ты, кто бы ты ни был, пока я сижу в тюрьме? Разграбишь мой дом?»
«Стерва! – вскричал Люций. – Вы что, не видите, что это все женские пакости, она просто отвлекает ваше внимание!»
Солдаты были шокированы, лицо легата выражало отвращение. Флавий приблизился ко мне.
«Офицер, – спросил Флавий с непоколебимым достоинством, – что мне позволено сделать от имени моей госпожи против этого ненормального?»
«Опять выражаетесь, господин, – строго сказала я Люцию, – не испытывайте мое терпение».
Легат взял Люция за локоть. Правая рука Люция потянулась к кинжалу.
«Да кто вы такой? – спросил легат. – Один из делаториев? Вы говорите мне, что донесли на всю свою семью?»
«Трибун, – сказала я, самым нежным образом прикасаясь к его руке, – корни моего отца восходят к Ромулу и Рему. У нас чисто римское происхождение. Моя мать тоже была дочерью сенатора. Этот человек говорит прямо-таки… ужасные вещи».
«Похоже на то, – сказал легат, прищурившись, рассматривая Люция. – Где ваши друзья, ваши спутники? Где вы живете?»
«Не смейте ничего со мной делать!» – сказал Люций.
Легат взглянул на руку Люция, лежавшую на кинжале.
«Вы готовы обнажить против меня кинжал?» – спросил легат. Люций явно терял уверенность.
«Зачем вы приехали в Антиохию? – спросила я у Люция. – Привезли яд, убивший Германика?»
«Арестуйте ее!» – заорал Люций.
«Нет, я сама в свои обвинения не верю. Даже Сеян не вложил бы орудие предательства в руки такого мелкого негодяя, как вы! Ну же, что у вас имеется при себе, что связывало бы вас с этой семьей, с этим указом о неприкосновенности, вышедшим, по вашим словам, из-под пера Сеяна?»
Люций окончательно растерялся.
«У меня, безусловно, нет вещей, связывающих меня с вашими дикими, кровавыми сагами и легендами», – сказала я.
Легат перебил меня.
«Вас ничто не связывает с этим именем?»
Он взял у меня из рук указ о неприкосновенности.
«Абсолютно ничто, – сказала я, ничто, кроме этого безумца, разглагольствующего об ужасах и
