ты заявился. К тому же с тобой Стелла, а ей я всегда рад.
— Ах, ты такой милый, — сказала маленькая Стелла. Она подняла куклу в руках. — Ты же знаешь, Душка, что в тебе есть некая неразрешимая загадка.
— Объясни, — сказал я. — Философствующие дети неизменно доставляют мне удовольствие.
— Не будь так уверен, что я способна к философским выкладкам, — одновременно хмурясь и улыбаясь, сказал Стелла.
Она уронила куклу на колени. Подняла, а потом медленно опустила плечи.
— Вот, что я о тебе думаю, Душка. У тебя есть совесть, но нет души, которая бы ее поддерживала. Уникальный случай, должна заметить.
Мое тело затрепетало от мрачного озноба.
— Где моя душа, Стелла? — спросил я.
Мне показалось, что она растерялась, но потом она сказала:
— Запуталась! Угодила в ловушку! Но твоя совесть освободилась от души. Это просто чудо.
Джулиан улыбнулся.
— Мы найдем способ перерезать путы, — сказал он.
— Ах, так ты хочешь спасти мою душу? — спросил я.
— Мне безразлично, куда отправится твоя душа, когда покинет землю, — ответил Джулиан. — Разве я тебе не говорил? Я чувствую материальную оболочку, которая оживает благодаря порочной крови, аппетит, который эту кровь разгоняет, и необъятную гордыню, которая подхлестнула тебя забрать мою племянницу.
— Ты вне себя, — сказал я. — Помни, что с тобой ребенок. Ведь ты преследуешь какую-то цель, когда берешь ее в свидетели. Веди же себя прилично.
Повернулась дверная ручка. Они исчезли. Такие необщительные застенчивые существа.
Кукла упала на диван, а так как у нее не было ни локтей, ни коленей, то выглядела она душераздирающе покинутой, когда уставилась несчастными нарисованными глазами в равнодушное пространство комнаты.
Вошли Квинн и Мона.
Квинн переоделся в узорчатый вязаный свитер и простые слаксы, так как приходилось считаться с охлаждающей мощью кондиционеров. Мона же осталась в своем великолепном черном платье, ее бледное лицо и руки сияли. Теперь одна из камей была закреплена у нее на шее, большая и очень красивая, из белого с голубым сардоникса.
— Мы теперь можем поговорить? — очень вежливо спросил Квинн.
Он с величайшим сочувствием посмотрел на Мону, потом его взгляд вновь обратился ко мне.
Я осознал, что Квинн очень верно описал мне в начале нашего знакомства свои чувства к Моне.
Ее печаль, да и она сама, счастливая ли, несчастная ли, — продолжала вытеснять собственные тревоги Квинна и переживания, теснившие его сердце. Она продолжала владеть им безраздельно, особенно теперь, когда он потерял тетушку Куин и своего двойника — Гоблина. Что бы маленький скорпион мне ни сделал, его любовь к ней оставалась незамутненной.
Как еще объяснить, ту легкость, с которой он воспринял тот факт, что я из чистейшей блажи узурпировал восхитительную кровать тетушки Куин?
Я придвинулся к подушкам, пока не прижался к ним, заняв вертикальную позицию, ноги я свободно вытянул вперед, скрестив лодыжки. Я кивнул. Нечасто мне доводилось видеть собственные ноги в черных носках. Никогда раньше я не замечал в них ничего особенного. Но теперь они показались мне очень маленькими для двадцать первого века. Досадно. Хотя шесть футов все еще считается хорошим ростом.
— Я хочу сказать, что обожал тетушку Куин, — пробормотал я. — Я спал на покрывале. Я был выбит из колеи.
— Возлюбленный босс, ты чудесно здесь смотришься, — благожелательно сказал Квинн. — Считай это место своим. Ты знал тетушку Куин. Она спала целыми днями. Все окна задернуты непроницаемыми жалюзи, скрытыми красивыми шторами.
Эти слова оказали на меня очень успокоительный эффект. Я незаметно дал ему это понять.
Он сел на скамеечку перед столиком тетушки Куин, спиной к большому круглому зеркалу, отражавшему мягкий свет. Мона устроилась на диване очень близко к кукле, которую недавно бросил призрак Стеллы.
— Ты теперь отдохнул? — спросила Мона, изображая благовоспитанную особу.
— Сделай что-нибудь полезное, — пренебрежительно сказал я Моне. — Возьми эту тряпичную куклу и посади ее хорошенько, чтобы она не выглядела такой потерянной.
— О, да, конечно, — сказала она так, будто не была неугомонным исчадием ада.
Она прислонила куклу к пухлому валику, скрестила ей ноги, а руки положила на ее колени. Теперь кукла взирала на меня с благодарностью.
— Что там произошло с тобой, Лестат? — спросил Квинн, выказывая большую заботу.
— Я не знаю наверняка, — ответил я. — Возможно, какая-то сила пыталась утащить меня вместе с ней. Мы соединились, когда она начала подниматься. Но мне удалось вырваться. Не уверен. Иногда я вижу ангелов. Это страшно. Не могу говорить о них. Не хочу вспоминать. Но Патси больше нет. Это главное.
— Я видел Свет, — сказал Квинн. — Я точно его видел, но я не видел Патси.
Он говорил очень чистосердечно, нисколько не рисуясь и не преувеличивая.
— Я тоже видела, — сказала Банши. — А ты с чем-то сражался и ругался по-французски. И ты что-то прокричал про дядюшку Джулиана.
— Теперь это не важно, — сказал я, глядя на Квинна. — Как я уже говорил, я предпочитаю не вспоминать.
— Зачем ты это сделал? — с уважением спросил Квинн.
— Что, интересно, ты хочешь сказать? — спросил я. — Ведь это нужно было сделать. Разве нет?
— Это понятно, — сказал Квинн. — Но почему ты? Это я убил Патси. А ты пошел туда один, приманил ее дух. Призвал Свет. И тебе пришлось бороться. Зачем же ты это сделал?
— Для тебя, наверное, — сказал я, пожав плечами. — Возможно, я решил, что никто другой не сможет. Или, наверное, я сделал это ради Жасмин, потому что обещал, что призрак ее не тронет. Или ради Патси. Да, ради Патси. — Я задумался. Сказал: — Вы еще только вступили на путь Крови. Вы мало повидали. Я же видел умерших, которые не покинули земные пределы, они неслись в потоке ревущих ветров. Я видел их души в вакууме между сферами. Когда Мона сказала, что Патси не знает, что мертва, я понял, в чем тут дело. Поэтому я пошел на болото и сделал то, что сделал.
— И, кроме того, была еще песня, — сказала маленькая гарпия, глядя на Квинна. — Томми исполнил ирландскую песню, и она была такой печальной.
— Да, насчет ее песен, — я уже частично исполнил обещание, — сказал Квинн. — По-крайней мере, я начал. Я пригласил агента Патси, вытащил его из постели. Он планирует переиздать все ее записи, сделать оригинальный альбом, в который войдет все то, что она могла бы пожелать сама. Ее агент так переживет, что она мертва, он едва держит себя в руках.
— Что! — воскликнула Мона.
— Ах, ну ты знаешь, мертвые звезды приносят хорошую прибыль, — ответил Квинн, чуть пожав плечами. — Он сделает рекламу на ее трагической гибели. Преподнесет ее карьеру в особом ракурсе.
— Я знал, что тебе придется сдержать обещание, — сказал я. — И я прослежу за этим, пожалуй. Да, так и сделаем, если позволишь. Итак, все закончилось, ведь так?
— У нее был восхитительный голос, — сказал Квинн. — Если бы я только мог убить ее, но не ее голос.
— Квинн! — сказала Мона.
— Ну, в общем-то, ты так и сделал, Братишка, — заметил я.
Он тихонько рассмеялся.
— Я думаю, ты прав, Возлюбленный босс.
Он улыбнулся Моне и ее невинному шоку.
— Однажды ночью я расскажу тебе о ней все. Когда я был маленьким, я думал, она сделана из
