Гиффорд Мэйфейр?
– Я сам толком не знаю, мэм, – нерешительно ответил он. – Ее нашли на песчаном берегу. Говорят, она потеряла много крови. Как будто у нее было что-то вроде кровотечения. Вот все, что я знаю. Когда ее привезли в больницу, она уже скончалась. Больше мне ничего не известно. Насколько я знаю, ее муж как раз сейчас едет туда, чтобы все выяснить.
– Ну да, конечно. Знаю, что он туда едет, – пробормотала Эвелин, высвобождая свою руку из-под опеки молодого человека. – Кажется, я просила вас отпустить меня.
– Боюсь, вы можете упасть, Эвелин. Я ни разу не видел, чтобы вы так далеко уходили от дома.
– О чем ты говоришь, сынок? Восемь кварталов? Я всегда ходила по этому маршруту. На углу Притании и Вашингтон была маленькая аптека. Я всегда останавливалась там, чтобы купить мороженое. Покормить мороженым Лауру Ли. Пожалуйста, отпусти мою руку!
Молодой человек глядел на нее растерянным, пристыженным и исполненным жалости взором. Бедняга. Но что остается слабому и старому человеку, как не упирать на свой авторитет, который в один миг можно разрушить! Если она сейчас упадет, если ее нога подвернется – ну уж нет, этого она не допустит!
– Ладно, ладно. Хороший ты малый. Храни Господь твою душу. Я не хотела обижать твои чувства. Только, пожалуйста, не говори со мной так, будто я выжила из ума. Это неправда. Будь любезен, помоги мне только перейти на другую сторону Притания-стрит. Эта улица слишком широкая. Потом возвращайся к себе в магазин и отправь цветы для моей девочки. Кстати, откуда ты меня знаешь?
– Я приносил вам цветы в день вашего рождения, мэм. Много, очень много цветов каждый год. Вы наверняка знаете мое имя. Меня зовут Хэнки. Неужели вы меня забыли? Я всегда махал вам рукой, когда проходил мимо ваших ворот.
В его тоне не было ни малейшего упрека, но теперь он смотрел на нее недоверчиво. Как будто в самом деле насторожился и мог насильно усадить ее в машину или, что еще хуже, позвонить кому-нибудь из ее родных, чтобы они ее забрали, так как ему стало более чем очевидно, что она не способна совершить свое путешествие без посторонней помощи.
– Ах да, Хэнки. Конечно, я тебя помню. Твой отец, Гарри, воевал во Вьетнаме. Как же, помню и твою мать. Она переехала в Виргинию.
– Да, мадам, верно. Вы все хорошо помните.
Как он был доволен! Это было самой противной и ненавистной стороной жизни пожилого человека Если какому-нибудь старику удается посчитать, сколько будет два плюс два, люди прямо-таки начинают ему аплодировать. Без всякого преувеличения начинают хлопать в ладоши. Кто-кто, а она это уж точно знала. Конечно, Эвелин не забыла Гарри. Из года в год он доставлял им цветы. Если того старика, что носил им цветы, в самом деле звали Гарри. О господи, Джулиен, зачем я так задержалась на этом свете? Зачем? Что мне тут еще осталось сделать?
А вот и белая кладбищенская стена.
– Ну, пошли, молодой Хэнки. Будь хорошим мальчиком. Переведи меня на ту сторону. Мне пора идти, – сказала она.
– Эвелин, пожалуйста, позвольте мне отвезти вас домой. Или, по крайней мере, позвонить мужу вашей внучки.
– Кому? Ему? Да он совсем отупел от пьянства, дурья твоя башка! – От возмущения она повернулась к нему лицом. – Видишь мою трость. Вот как сейчас дам ею тебе по башке, будешь тогда знать. – При этом Эвелин невольно захихикала, чем рассмешила и его.
– Но, мэм, вы хотя бы не устали? Может, вам лучше немного отдохнуть? Зайдите к нам в магазин и немного посидите.
Неожиданно она почувствовала себя такой усталой, что не нашла в себе сил даже выдавить из себя слово. Да и зачем, собственно, говорить? Все равно ее никто не слушает.
Встав на углу и крепко схватившись руками за трость, она смотрела на лиственный коридор Вашингтон- авеню. «Лучшие дубы города, – часто думала она, – выстроились шеренгой вплоть до самой реки». Может, ей следует все же уступить молодому человеку? Нет, что-то здесь было явно не так, что-то ужасно не клеилось. Но что? И вообще, что она собиралась сделать? В чем заключалась ее миссия? Господь всемогущий, она все забыла.
Вдруг она заметила стоявшего напротив нее седовласого джентльмена. На вид он был такой же старый, как и она Интересно, почему он ей улыбался? И не только улыбался, но и жестом давал ей понять, чтобы она двигалась дальше. Одет он был щеголем. В его-то возрасте! Вид цветастой одежды и желтого шелкового жилета на пожилом гражданине несколько ее позабавил. Господи, да это же Джулиен. Джулиен Мэйфейр! Она была так сильно и приятно потрясена, что резко встрепенулась, словно кто-то неожиданно окатил ее водой. Надо же, Джулиен! Он машет ей рукой, как будто просит ее поторопиться.
Он так же быстро исчез, как и появился. Исчез желтый жилет, а вместе с ним и все остальное. Это было вполне в его духе. После смерти он был таким же упрямым, слегка сумасшедшим и непредсказуемым, как и при жизни. Но зато теперь Эвелин все вспомнила Гиффорд умерла от потери крови, а Мона находилась в злополучном доме, поэтому Старуха Эвелин направлялась в особняк, находившийся на Первой улице. Джулиен знал, что она должна двигаться дальше. И подал ей знак, которого оказалось достаточно, чтобы вернуть ее мысли в нужное русло.
– Неужели ты позволяла ему к себе прикасаться? – пораженная услышанной новостью, спрашивала ее Гиффорд, а Си-Си, потупившись, хихикала так, словно речь шла о чем-то постыдном.
– Дорогие мои, это меня приводило в восхищение.
Жаль, что она не могла в свое время прямо заявить об этом Тобиасу или Уокеру! Когда до появления на свет Лауры Ли оставалось всего несколько дней, Эвелин отперла дверь своего чердака и отправилась в больницу. Старики ничего не знали, пока она не вернулась домой с ребенком на руках.
– Разве ты не видишь, что натворил этот ублюдок? – кричал Уокер. – Теперь нам придется взращивать ведьмино семя! Это же еще одна ведьма!
Каким слабым, каким болезненным ребенком была Лаура Ли! Будь у нее в самом деле ведьмино семя, об этом узнали бы разве что кошки. Страшно вспомнить, какими толпами они собирались вокруг Лауры Ли и, изгибая спины, терлись о ее тоненькие ножки. Да, у нее был шестой пальчик, но, слава богу, он не передался по наследству ни Гиффорд, ни Алисии.
Свет светофора сменился на зеленый.
Старуха Эвелин начала переходить улицу. Сопровождавший ее молодой человек все время о чем-то говорил, но она не обращала на него никакого внимания. Не озираясь по сторонам, она шла вперед мимо недавно побеленных кладбищенских стен, за которыми мирно покоились тела усопших и преданных земле ее соотечественников. Дойдя до ворот, которые находились приблизительно посреди квартала, Старуха Эвелин обнаружила, что лишилась своего провожатого. Но оборачиваться и смотреть, куда он подевался, она не собиралась. Кто знает, может, он бросился назад в магазин, чтобы позвать кого-нибудь ей на помощь. Остановившись возле ворот, Эвелин увидела неподалеку край склепа Мэйфейров, который слегка выступал вперед, на дорожку. Она знала всех, кто лежал в этих могилах, и могла постучаться в каждую из них со словами: «Приветствую вас, мои дорогие!»
Но Гиффорд среди них никогда не будет. Гиффорд похоронят в «Метэри». «Загородный клуб Мэйфейров» – так величали это местечко еще во времена Кортланда, который, возможно, сам и придумал такое название для более краткого обозначения всех своих отпрысков. «Дочь моя, я люблю тебя», – как-то раз шепнул ей на ухо Кортланд, причем так быстро, что никто из загородного клуба Мэйфейров его не услышал.
Гиффорд, дорогая моя Гиффорд!
Эвелин представила свою покойную внучку, облаченную в ее любимый красный костюм, белую блузку и мягкий шелковый бант на шее. Когда Гиффорд была за рулем, она надевала кожаные, кремового цвета перчатки. Надевала их очень аккуратно. И последнее время выглядела моложе Алисии, хотя на самом деле была старше. Она следила за собой, холила и лелеяла свое тело, но при этом любила других людей.
– Я не смогу остаться в этом году на Марди-Гра, – заявила Гиффорд перед тем, как отправиться в Дестин. – Не могу, и все.
– Уж не намекаешь ли ты на то, что мне придется принимать всю эту толпу здесь? – отбросив в негодовании в сторону журнал, возмутилась Алисия. – Я не смогу это взять на себя. Не смогу их всех
