структуру и улететь на безопасное расстояние. Вы ответили, и это было последнее сообщение, перед тем как прекратилась связь.
– В Ментальности нет такой записи.
– Откуда ей там взяться? Солнечные софотеки отказали, радио было уничтожено, а мой корабль никогда не был частью системы Ментальности.
– И как же тебе удалось вспомнить это сейчас?
– Я все вспомнил, когда говорил с Ао Аоэном. Я никогда не отказывался от своей мечты и сейчас не собираюсь отказываться. Да, я согласился стереть свою память, потому что так было нужно. У меня был план. А когда мой план не удался, я подумал, нет ли у меня запасного плана? Инженеры ведь всегда оставляют зазор на случай ошибки. О чем же мог я подумать? Уж конечно, я не собирался признавать поражение! У меня на самом деле был запасной план.
– А когда я все вспомнил, – продолжал Фаэтон, улыбаясь, – все оказалось просто и неизбежно. Вот мое предложение! Помогите мне вернуть мой корабль, а я помогу вам вернуть воспоминания. Радамант может быть свидетелем сделки. Наставники будут посрамлены, вы снова станете Гелием, а я снова буду летать!
Он протянул Гелию руку.
Но Гелий руки ему не подал. Он заговорил, с большим трудом подбирая слова:
– Мне очень жаль, что я не могу принять твое предложение. Если я стану помогать тебе на этих условиях, меня тоже сошлют, потому что это подрывает престиж колледжа Наставников. Я обещал никогда не совершать подобных поступков.
Было видно, что Гелию больно произносить эти слова, но он говорил, и его слова, как оловянные солдатики, маршировали решительно и твердо.
– Даже если колледж Наставников принимает неверные решения, систему необходимо поддерживать. Это нужно для нравственного здоровья нашего общества.
Я стремился к этому всю жизнь. Любая жертва ради такой идеи не будет слишком велика. Ни твоя потерянная мечта, ни потерянная любовь Дафны, ни моя потерянная душа, если я нарушу слово. Я настоятельно советую тебе принять предложение Ао Аоэна. Больше предложений не будет. Никому больше не позволят говорить с тобой.
– Отец, цель моей жизни – сохранение человеческого духа. И звезды нужны нам, чтобы этот дух сохранить. Мне жаль, что я не могу принять предложение Ао Аоэна.
Гелий глубоко вздохнул. Он прикрыл глаза рукой, но слез не было. Он снова поднял взгляд, но лицо его уже ничего не выражало.
– Я предложил тебе выход из лабиринта гордости и самообмана, куда ты сам себя загнал. Это была единственная надежда избежать изгнания. Ты отверг ее, руководствуясь чем-то, что кажется тебе более важным. Совесть моя чиста. Я исполнил свой долг, хоть это не доставило мне радости.
– Моя совесть тоже чиста, отец. И мой долг тоже исполнен. Мне жаль.
– И мне жаль. Ты прекрасный человек.
Они обменялись рукопожатием.
– Я хотел бы попрощаться с Радамантом, отец.
Гелий кивнул. Он сделал несколько шагов к дверям, двери открылись, из-за них вырвался свет и шум. Гелий вошел в зал заседаний, дверь захлопнулась. И словно свет и красота ушли из его жизни. Фаэтон почувствовал себя страшно одиноким.
Он обернулся. Полноватый дворецкий исчез. Вместо него на ковре появился императорский пингвин, переступающий с одной перепончатой лапы на другую.
– Прости, Радамант, что говорю это, но при всем уме, который считается быстрее и сильнее, чем может представить себе человеческий мозг, вы кажетесь довольно… глупыми.
– Чем умнее мы становимся, тем лучше видим, что, по сути, в каждой трагедии скрыта какая-то нелепость. Вы считаете меня шутом? А Разум Земли уж точно сумасшедшая! А вы, Фаэтон? Вы ведь и сами достаточно умны, но сегодня совершили несколько глупостей.
– Ты считаешь, мне не следовало открывать шкатулку?
– Уж конечно, этого я от вас не ожидал. К тому же сейчас, когда вы уже сделали это, почему вы не сказали Гелию о причине, побудившей вас открыть шкатулку? Было это или не было, вы ведь точно помните, что на вас нападали, и это был внешний враг Золотой Ойкумены, вы даже считаете, что у него есть софотехнологии, равные нашим.
– Аткинс просил меня не делать этого. Он опасался, что, если я буду рассказывать об этом, враг станет еще осторожней. Он считает, что враг просочился в нашу Ментальность. И Разум Земли сказала мне, что никто не может запретить мне говорить об этом, но мой моральный долг молчать.
– Но ведь это глупо. Ваш враг, если нападение произошло на самом деле, конечно, знает об этом. Если вы расскажете, что на вас нападали, враг не будет знать больше, чем он уже и так знает о вас. Не исключено, что если Наставники узнают, по какой причине вы открыли шкатулку, они смягчатся.
Фаэтон некоторое время разглядывал пингвина.
– Но ведь я прав? – задумчиво спросил он.
– Да.
Фаэтон заморгал от неожиданности.
– Ч-то? Просто «да» и все? Обычное, ничего не значащее «да»? Никаких сложных аргументов, никаких философских выкладок?
– Да. Вы правы. Это очевидно. И Наставники знают это. Гелий знает это. Все знают.
