настоящему поймем друг друга. А в те времена и в нашем возрасте самые абсурдные вещи казались возможными, даже неизбежными. То было волнующее время. Нас опьянило только что приобретенное бессмертие, так мне кажется, а еще ощущение, что мы непобедимы. Мы были уверены, что сумеем побороть соблазн остаться в чужом теле.
– Но переселение разума противоречит доктрине Серебристо-серой!
– Ты, наверное, забыл, с кем разговариваешь, юноша. Я сам и написал эту доктрину после того случая. Ты перечитываешь учебники по истории? Хотя бы иногда?
В молодости Фаэтон считал историю очень скучным предметом. Его куда больше интересовало будущее, нежели прошлое, а в данный момент его занимало главным образом будущее собственное. Он смотрел на золотые врата, и его снедало нетерпение.
– Пожалуйста, продолжайте свой увлекательный рассказ, отец. Я очень хочу узнать, чем все кончилось.
– Интересно-интересно… Я расскажу вкратце, потому что не очень хочу долго на этом останавливаться. В те времена существовали только две школы – Черная манориальная и Белая манориальная, мы с Гиацинтом объединили усилия, чтобы создать нечто среднее между ними. Мы хотели взять все лучшее у каждой из них, художественность Черной и интеллектуальность и дисциплину Белой. Его вкладом было вдохновение и логика, моим – фонды и решимость. Обмен разумом дал нам силы и достоинства друг друга. Вдвоем мы убедили многих скептиков и завоевали миллионы рынков.
Но когда прошел год и один день, мы оба подали иск на мое состояние и мою недвижимость. В конце концов, мы оба помнили те двести лет тяжких трудов, когда это состояние зарабатывалось. Для разрешения спора мы договорились подчиниться любому решению Наставников.
– Неужели уже тогда, в дни вашей молодости, существовал колледж Наставников?
Гелий довольно хмыкнул.
– Да. Как раз после изобретения огня, но до появления столь удивительной вещи, как колесо. Я как- нибудь расскажу тебе о том, как мы приручали собаку, как первый человек полетел на Луну, как решалась всеобщая теорема поля. Продолжить? Я стараюсь говорить по существу.
– Простите, сэр. Продолжайте, сделайте одолжение.
– Но когда Наставники признали его копией, он не согласился. Он вошел в состояние грез, где видел себя победителем. Он заново переписал свою память и заказал себе фильтр ощущений, который вырезал все, что противоречило его новому видению мира. Он продолжил жить как Гелий Прайм. Он изготавливал личные переживания и шаблоны на продажу, как ни странно, ему удавалось продавать эти программы в реальном мире. Ему хватало средств на оплату виртуального пространства. Некоторое время все было тихо. Но когда таких программ появилось много, он прогорел, и его выкинули из виртуального мира.
На этом история не заканчивается. Если бы софотеки позволили стереть у него часть памяти, ту часть, в которой он вообразил, будто он – это я, он бы снова стал самим собой, с нормальным восприятием и в здравом уме уже через пару минут. Но софотеки заявляли, что это возможно лишь с его согласия. Но как он мог дать такое согласие? Он и слушать не хотел о том, кто он на самом деле.
Он снова начал преследовать меня по суду, обвиняя в том, что я украл у него жизнь. И снова проиграл. Он не мог оплатить услуги софотека по поиску работы и не смог найти себе занятие. Другие члены семьи Гиацинтов, Квинтин, Кватрин и Систин, пожертвовали ему некоторую сумму, но он потратил ее на покупку ложных воспоминаний. В конце концов, чтобы выручить немного денег, он продал свое тело и записал свое сознание в низкоскоростной, дешевый раздел Ментальности. Разуму без тела дешевле обходятся иллюзии, потому что не требуется передачи информации в нервную систему.
– А почему он не попытался найти работу? Ведь свободный разум может свободно перемещаться по всему пространству ментальной сети.
– Он не искал работу, просто создал себе иллюзию, что работает: записал воспоминания, будто зарабатывает достаточно.
Гелий молча разглядывал пол, размышляя.
– Потом он продал свои запасные жизни одну за другой. Всего семь. Ноуменальное дублирование требует много компьютерного времени.
Потом он продал свои структурные модели. По всей видимости, он посчитал, что имитация таламуса и гипоталамуса ему больше не нужна, у него ведь больше не было ни желез, ни видений, ему больше не нужна была структура воспроизведения боли и удовольствий, парасимпатических реакций, сексуального влечения и тому подобного.
Затем ради экономии пространства он начал продавать память и разум. С каждой нашей новой беседой он становился все глупее, он забывал элементарные вещи. Но он продолжал совершенствовать свою симуляцию. Гиацинт заставил себя забыть, что он сам или кто-то еще на Земле мог быть когда-то умнее, чем это туго соображающее существо, в которое он превратился.
– Отец? Ты навещал его?.. – удивился Фаэтон. Он никогда прежде не видел, чтобы Гелий глядел так сурово.
– Конечно, ведь он был моим лучшим другом.
– И что же было дальше? Он умер?
– Все это продолжалось очень долго. В конце концов он и его мир стали бесцветными, плоскими, нестабильными и очень медлительными. А когда-то он был таким замечательным, таким отважным, таким возвышенным. Теперь же он не был в состоянии проследить даже простенькое многоструктурное логическое дерево, когда я пытался его убеждать. А я не оставлял своих попыток.
Но он говорил, что галлюцинации как раз у меня, а не у него, а понять меня он не может потому, что его мысли куда более высокого порядка, чем мои. А с кем еще он мог это обсудить? Черно-белые марионетки, которыми он окружил себя, только кивали и поддакивали, а про реальный мир он и вовсе забыл.
Я был рядом с ним, когда это произошло. Он становился все более и более неуправляемым, совсем опустился. Еще недавно он был живым человеком с живой душой и в одночасье превратился в запись.
Даже на краю могилы он так и не понял, что умирает. Он по-прежнему пребывал в уверенности, что он – Гелий, здоровый, богатый, всеми любимый Гелий. Его память, все его чувства свидетельствовали, что он
