наверное, права.
Конечно, права. Спустя несколько лет Женя наблюдала, как житель Бургундии — бриар Люка ходил на передних лапах, держал на голове миску с горящим пламенем, ловил головой пластмассовые кольца, будто жонглер, и, одетый в сарафан, шел на задних лапах, перебирая ими с такой скоростью, что Жене казалось: перед ней не кто иной, как солистка ансамбля «Березка». И все это не за кусочек печенья и не за лакомую мозговую косточку, а за мимолетную улыбку хозяина, его чуть наклоненную в сторону голову и проникновенное, искреннее:
— Merci, Luc?!
Потом Женя и сама поощряла своих питомцев в океанариуме Сиднея не только свежей рыбой, но и ласковым словом. «Доброе слово и кошке приятно», — часто говорила ей в детстве мама, и это было чуть ли не единственное ее утверждение, с которым Жене совершенно не хотелось спорить. Афалины, моржи, белухи выполняли команды и частенько довольствовались исключительно аплодисментами, подтверждая свое звание настоящих артистов.
Лежащий на кафеле маленький тюлень пока не ведает об этих премудростях работы в дельфинарии. К нему еще не выстраивается очередь из детей и их родителей, жаждущих запечатлеть своих чад в объятиях морского зверя. Ради него не просиживают часами в монтажной, выбирая из тысяч музыкальных аранжировок ту, которая наилучшим образом подойдет к его характеру. Восторженный свист трибун и благодарность довольной публики ему пока неизвестна, как неизвестна и эта женщина, сидящая неподалеку и не сводящая с него пристального взгляда. Сэнди не знает, что она-то его видела раньше. Видела еще совсем маленьким. Это она определила его судьбу, решив, что он способен на нечто большее, чем пустое плавание из стороны в сторону в ожидании очередной порции корма. С чего она это взяла? Какие особенности в поведении этого маленького зверя заставили Женю практически мгновенно понять, что дельфинарию необходим именно этот тюлень и никакой другой? Сама Женя может объяснить это только профессиональным чутьем, интуицией, которая позволяет ей безошибочно определять заложенный в животных потенциал. С людьми значительно сложнее, но в них Женя уже не боится разочароваться. К чему страшиться того, что уже случалось, и не один раз? А вот звери ее пока не подводили. Неужели время пришло?
Женя видит: все, что занимает Сэнди в данный момент, — это небольшое пластиковое ведро, болтающееся в руке человека, которого все вокруг называют тренером. Она неотрывно наблюдает за тюленем и вынуждена с сожалением признать, что ничего, кроме рыбы в ведре, Сэнди пока не интересует. Он не замечает ни новой обстановки (его в первый раз вывели к бассейну), ни зазвучавшей громкой музыки, ни голоса дрессировщика. «Неужели все зря?» — не успевает подумать Женя, как тренер, достав небольшой мяч, демонстрирует его тюленю. Сэнди не реагирует. Дрессировщик слегка подбрасывает мяч, и тюлень чуть заметно поворачивает голову. Мужчина подбрасывает сильнее, и зверь задирает морду вверх, следя за полетом игрушки. Тренер ловит мяч и спокойно держит его правой рукой, а в левой тем временем по- прежнему находится ведро с рыбой. Но тюлень уже не обращает на только что вожделенную пищу никакого внимания, он забыл о еде, его внимание целиком поглощено странным летающим предметом, в пищу, судя по всему, непригодным, но весьма притягательным.
Женя чувствует, как по спине побежали мурашки приятного возбуждения. Так бывало всегда, когда она понимала, что снова попала в десятку, в очередной раз угадала и может опять удостовериться в том, что делает в жизни именно то, что должна делать. Она молча хвалит себя, заерзав в предвкушении того, что сейчас увидит. Сценарий ей известен заранее. И вовсе не потому, что она неоднократно видела, как происходит превращение тюленей в артистов, а из-за того, что профессионал может предугадать механизм любой, тем более не слишком сложной тренировки. Мужчина будет стоять неподвижно еще какое-то время, для того чтобы зверь как можно лучше сконцентрировался на том предмете, что держит в руке дрессировщик. А потом он кинет мяч, а тюлень отобьет. Отобьет не потому, что захочет отбить, а оттого, что пока еще не умеет удерживать на морде мяч. Но с этой минуты животное начнет стремиться именно к этому: к продолжительной балансировке. И лишь после того, когда она покажется тренеру достаточно долгой для первого раза, он наградит своего подопечного тем, что держит в левой руке.
Жене не терпится увидеть, каких успехов достигнет Сэнди в свой самый первый учебный день. Она настолько сконцентрирована на процессе работы дрессировщика, что не слышит, как к ней подбегает обеспокоенная Шурочка:
— Беда, Евгения Николаевна!
— Ну, что еще? — грубовато откликается Женя. Она ведь ясно дала понять, что все проблемы будет решать после этой тренировки. Тем более что бедой помощница именует любую проблему: начиная с нескольких килограмм несвежей рыбы и заканчивая банальным насморком у одного из фотографов.
— Ой, беда, Евгения Николаевна, — горестно сокрушается Шурочка и, видя сведенные к переносице брови начальницы, спохватывается и объявляет так, будто падает со скалы в пропасть: одним вздохом, тихим криком:
— Сара!
— Что с ней? — мгновенно вскакивает Женя и опрометью кидается с трибун к вольерам. Помощница едва поспевает за ней, пытаясь сбивчиво объяснить, что конкретно произошло с любимой Жениной моржихой:
— Не ест ничего, лежит грустная, на дрессировщиков не реагирует, тошнит ее, уже вся клетка загажена.
— А врач?
— А что врач? Сами же взяли девочку только-только из академии. Она напугана, говорит, промывание надо сделать или клизму, но ей одной не справиться. Да и вдвоем-то, Евгения Николаевна, это же морж, а не попугайчик.
— Вызывай другого.
— Какого?
— Любого, Шура. Опытного. Ищи, где хочешь: в цирке, в театре Дурова, где угодно, ясно?
— Ясно, — понуро отвечает девушка и, моментально развернувшись, убегает в противоположную сторону, в кабинет к телефону.
Она будет просить, ругаться, унижаться, требовать и умолять, умолять, умолять. Этим как раз должна бы заняться сама Женя, у директора все-таки больше шансов получить необходимую помощь, но она не может заставить себя отойти от клетки. Она сидит на коленях, вцепившись в прутья решетки, смотрит, как недвижимо лежит огромная туша, слушает, как тяжело, хрипло она дышит, чувствует страдания зверя и лихорадочно повторяет:
— Только не умирай, только не умирай!
— Только не умирай! — Майк склонился над лежащей в кровати Женей. Вид у него немного обеспокоенный, но, несмотря на серьезность ситуации, он пытается шутить, и эта не слишком удачная просьба призвана хоть немного развеселить подругу, третий день страдающую от лихорадки.
— Прекрати! — Женя включила резервные силы, чтобы выдавить подобие улыбки. — Не дождешься!
— Вот я о чем и говорю. Обидно будет. Едва познакомились. Можно сказать, самое начало истории, и сразу конец.
Жене было больно смеяться, но сдерживаться еще больнее. Она захохотала в голос, прерывая смех надрывным, лающим кашлем.
— Прекрати, — устало попросила она, когда приступ наконец прекратился.
Майк снял полотенце с ее головы, ушел и через несколько секунд вернулся с ним, вновь намоченным, заботливо положил влажную махру на лоб девушки, посмотрел сочувственно и сделал движение рукой, демонстрирующее, как он закрывает свой рот на молнию. Жене пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не улыбнуться снова. Теперь ей даже стыдно вспоминать, что их знакомство началось с ее жуткого раздражения. Сложно представить, что этот человек мог чем-то вызвать ее недовольство. Майк словно создан для того, чтобы делать счастливыми всех окружающих. Хотя до окружающих Жене, честно говоря,
