— А вдруг бомба угодила бы в хорошее место.
— Это маловероятно. Бершанская рассудила правильно: ударить по скоплению машин, вызвать панику, задержать погрузку.
— Да, правда, я не подумала. А как мы будем?
— Решим на месте.
Транспорта в бухте уже не было. На берегу в свете пожаров мы увидели опрокинутые и вздыбленные бронетранспортёры, скелеты автомашин, разорванные гусеницы, трупы и прочий хлам.
— Транспорт не мог уйти далеко, — сказала Валя. — Давай поищем.
— Иголку в стоге сена.
Луна была скрыта облаками, разыскивать корабли в открытом море — дело почти безнадёжное, это не входило в нашу задачу. Уклоняясь от луча прожектора, я пересекла бухту наискось и стала разворачиваться. На берегу — склады, огневые точки, выбрать цель нетрудно.
— Что-то светится слева, — сказала Валя. — Какое-то судно, может быть, транспорт. Бросить САБ?
Узкую полоску слабого света я с трудом разглядела. Похоже, на судне приоткрыта или повреждена дверь! «Сделаю круг, — решила я, — поглядим».
В ярком сиянии САБа мы увидели большое судно, выходящее из бухты.
— Поворачивает на запад, — сказала Валя. — Вот тебе и иголка!
— Зайдём с кормы. Ещё САБ.
Я увильнула от луча прожектора, и в этот момент внизу громыхнул сильный взрыв, полыхнуло пламя… На наших глазах транспорт переломился пополам.
— Вот это да! — воскликнула Валя. — Наскочил на мину!
«Или торпеда наскочила на него», — мелькнула у меня мысль. Так или иначе, делать нам тут было нечего, я прибавила обороты и стала набирать высоту.
Над восточным берегом бухты вспыхнул САБ — кто-то из наших рассчитывал обнаружить там транспорт. В луче прожектора заметался «По-2», к нему потянулись цепочки снарядов..
— Погасим! — крикнула я и на малых оборотах повела самолёт на прожектор. Словно спаренный с ним «эрликон» бил параллельно — лучу. Наша позиция была идеальной — мы атаковали зенитчиков с тыла. Бомбы оторвались, пошли на цель. Мы летели прямо на луч, на огненную трассу, но я знала, что они исчезнут…
Летим домой. По лицу, спине струится пот.
— Пармовскую «блондинку» выручили, — сказала Валя.
«И одним щупальцем у тысячеголовой гадины стало меньше», — подумала я.
Разумеется, не всегда мы били по цели без промаха. Случалось, весь бомбовой груз пропадал впустую. Причины были разные: плохая видимость, неожиданный порыв ветра, близкий разрыв снаряда, нервные перегрузки. Ошибались и лётчицы, и штурманы. Приходилось возвращаться ни с чем. Переживали, конечно, особенно на первых порах. Но никаких упрёков. Штурманы, правда, себя не щадили, всю вину за неудачу, как правило, взваливали на свои плечи, приходилось их успокаивать. И немцы иногда преподносили нам сюрпризы. Один из них обрушился на наши головы как раз после этой ночи, о которой я рассказываю.
Мы приземлились. Лейла махнула рукой — заруливайте на стоянку. Мы зарулили, я выключила мотор и спросила штурмана:
— Сделаем ещё вылет?
— Я всегда — за!
К нам подошла Амосова с блокнотом в руке.
— Устали?
— Нет, — ответила я. — Хотим ещё полететь. Нас даже не обстреляли. Уничтожили зенитную установку с прожектором. Транспорт, который бомбили до нас, вышел в море, подорвался на мине и затонул.
— Хорошо видели, не померещилось?
— Висел САБ.
— Хотели сами потопить, не успели, — вставила Валя.
— Ещё успеете. Вылет не разрешаю. Идите спать. Все.
Амосова повернулась и ушла. Послышался шум мотора.
— «Блондиночка» летит, — сказала Валя. Помолчала и недовольно добавила: — То сами посылают, то идите спать. Светает вот… Бершанская разрешила бы.
— Не ворчи, — осадила я.
Напряжение спало, и я почувствовала: гудят ноги, ломит спину; руки как плети, кружится голова. Посидим немножко, дождёмся Лейлу, она на КП, и двинем в Карловку. Помыться тёпленькой водичкой, перекусить, выпить вина и в постель — боже мой, какое блаженство.
Макарова и Велик помахали нам руками. Мы им тоже.
Все экипажи дома. Славно поработали. Скоро все силы, четыре армии, в том числе две воздушные — на Севастополь! Рачкевич говорила, что Ставка поставила задачу: не выпустить гитлеровцев из Крыма живыми, не дать вывезти технику. А потом… Таня и Вера, конечно, уже ломают головы, на какой фронт нас направят.
— Нам бы такие бомбы, как та мина, — мечтательно вздохнула Валя. — Транспорт переломился, словно сделан из фанеры.
— Может быть, его торпедировала подлодка. Между прочим, есть самолёты-торпедоносцы. Нашим «По-2» такие штучки не по крылу.
— А ты знаешь, я наш фанерный самолёт ни на какой летающий танк не променяю. По-моему, он может поднять не две «сотки», а четыре.
— Внеси рационализаторское предложение.
— Засмеют.
— Почему?
— Что я, умнее всех?
Мысль о повышенной бомбовой нагрузке мне тоже приходила в голову, как, наверно, и другим девушкам, не говоря уже о Бершанской. Мотор у «По-2» мощный, двести килограммов поднимает запросто, может поднять и полтонны, но самолёт с таким грузом станет неуклюжим, управлять им будет трудно. В лучах прожекторов, под обстрелом, не потанцуешь, наверняка собьют. Уменьшится предельная высота. Расчёты делали специалисты. А если придётся садиться с четырьмя «сотками»? Мы отказались от парашютов, чтобы брать с собой дополнительный груз — термитные бомбы. Все резервы исчерпаны.
Я поделилась своими соображениями с Валей, она согласилась со мной. И как мы вскоре убедились, напрасно. Надо было ей или кому-то из нас набраться дерзости, подвергнуть сомнению, опрокинуть все эти теоретические расчёты, соображения. Нас опередили. И кто — мужчины! Обидно. Но рассказ об этом впереди.
Лейла освободилась, и мы потопали в деревню.
Я рассказала Лейле о нашем ночном приключении. Выслушав, она замедлила шаг, нахмурилась и строго сказала:
— За то, что совершили вынужденную посадку в тылу врага во время моего дежурства, надо было отправить вас под домашний арест, отстранить от полётов. Но на первый раз прощаю. Если повторится что-либо подобное в моё дежурство… — Лейла сделала большую паузу, придумывая кару пострашнее, и голосом, полным негодования, закончила: — Я отправлю вас на пять суток в мужской полк!
Мы расхохотались так, что, наверно, на передовой было слышно. «Ой, не к добру смеёмся», — мелькнуло у меня в голове, но представила, как нас под конвоем ведут к «братишкам», снова расхохоталась.
