всё наше.
Подкрепились, хлебнули по глотку вина и уснули. Просыпаюсь, не пойму, утро или вечер. Спросил у Яна, говорит, ты спал сутки, сейчас утро. А ты, спрашиваю. Молчит. Как нога? Молчит. Ладно, говорю, не унывай. Заглянет к нам в обед солнце, посмотрим, если потребуется, сделаем операцию. Я слышал, врачи в Севастополе, в подземном госпитале, обрабатывали раны шампанским, а у нас лучшее средство — спирт. Нож — есть, тампоны есть, бинты есть… Ян говорит: начинай, а то поздно будет.
Старшина помолчал, положил потухшую трубку на колени, спросил:
— Может, не надо?..
— Надо, — тихо, но твёрдо ответила я, глядя на его изуродованные пальцы. Он пошевелил ими, снова набил трубку, закурил.
— Фельдшера бы раскопать, вернее его сумку… — Я заставил Яна выпить спирту и взялся за дело.
Нога воспалилась, на ампутацию я не решился, но основательно промыл рану, аккуратно забинтовал. Ян держался молодцом, ни разу не вскрикнул, только дёргался и дышал с присвистом.
Можно считать: операция прошла успешно, пациент уснул, а я забинтовал себе руки и опять взялся за раскопки. Наш арсенал пополнился двумя ножами и «лимонкой». Мы ещё надеялись, что подойдут катера. Когда раздавались взрывы, выстрелы, я кидался к выходу. Видел, как немцы бросали в расселины горящие бочки, жгли людей огнемётами. А катера не появлялись. Да и не могли они вывезти всех, если бы и появились. Послать сюда большие корабли и транспортные суда нельзя — подходы заминированы, фашистская авиация наготове, ситуация трагическая.
Как мы ни экономили продукты, они подошли к концу. Я разбавлял вино водой, добавлял сахар, галетные крошки и поил этой смесью Яна. Духота страшная, надо было срочно раздобыть воду.
В ночь на 10-е июля я решил сделать вылазку. Взял нож, «лимонку», две пустые фляжки. Остатки питательной смеси отдал Яну, говорю, держись, иду на промысел, чем-нибудь разживусь. Он говорит: оставь меня, уходи в горы, к партизанам, зачем пропадать двоим. Не пропадём, говорю, дождёмся наших. Он своё: у меня гангрена, так и так, один конец, уходи, пока есть силы. У тебя, говорю, никакой гангрены нет, простой перелом, поправишься, плясать будешь. В любую минуту могут подойти корабли, возможно, наши высадят десант, убежище у нас надёжное, не будем терять надежды. Вроде убедил. Хорошо, говорит, возвращайся, я посплю.
Конечно, я понимал: надеяться мы могли только на чудо. Если корабли не пришли в первых числах, то теперь им здесь делать нечего, может быть, в живых только мы двое и остались. Надо самим выкручиваться. Десант будет, но когда… Бросить товарища? Ни за что!
Вылез я на склон, обследовал для начала ближайшую расселину, обнаружил лишь обгоревшие трупы.
Над обрывом по берегу ходили немецкие патрули, изредка постреливали из автоматов, пускали ракеты.
Примерно в полночь я добрался до аэродрома. Немцы включили прожектор, я разглядел грузовую автомашину, подполз поближе. Слышу, разговаривают двое. Думаю, надо проверить, что в кузове. Приземлился самолёт, прожектор погас. И тут мне повезло: наткнулся на ведёрко с водой. В пяти шагах лопочут немцы, а я пью и пью. Наполнил фляжки, положил ведро набок и пополз обратно. За провиантом, думаю, отправлюсь в следующую ночь.
Подполз к обрыву, мать честная, туман. Спустился вниз, укрылся под скалой, жду. Взошло солнце, туман начал редеть, но знакомых ориентиров не видно, берег тот и не тот. В общем, «домой» попал не сразу, часа два елозил по склону, пока не разглядел знакомую скалу, торчащую из воды. Всё сразу встало на место…
Ян был мёртв. Двумя руками воткнул нож в сердце, так и застыл. Рядом — наган с одним патроном, фляжка, к которой он не прикоснулся. Такие дела. Лью ему воду на лицо, не знаю, зачем. Ну, мёртвого не воротишь…
На крыльце госпиталя появилась Лейла и сразу увидела нас. Подошла, поцеловала меня, спросила испуганно:
— Что с тобой?
Я взяла себя в руки, улыбнулась:
— Ничего
Она повернулась к раненому:
— Доброе утро. Не дымить надо, а развлекать высокую гостью.
— Я развлекаю, — проворчал старшина.
— Разве так развлекают? Она чуть не плачет. Совсем одичал в лесу. Сколько цветов кругом, видишь? О чём вы тут толковали, если не секрет?
— В любви ей признался, — вздохнул старшина, — а она нос воротит.
— От дыма! Меняй тактику, я скоро вернусь. Учти; времени у тебя мало.
Лейла ушла, мы посмотрели друг на друга и невесело рассмеялись.
— Продолжайте, — сказала я. — Тактику не меняйте.
— Главное я уже рассказал. Остатки питательной смеси я выпил и ночью налегке полез на обрыв. Неудача — угодил прямо под ноги патрулю. Немцев я заметил чуть раньше, чем они меня, швырнул гранату, сам вниз. Только громыхнул взрыв, я опять вылез наверх и со всех ног — прочь от обрыва. Так начались мои скитания по немецким тылам. До партизан я бы не дошёл, если бы не помог один святой человек.
— Темир-шейх?! — я так и подскочила.
— Да, он самый, — старшина удивлённо уставился на меня. — Знаешь его?
— Знаю. Мой земляк.
— Были бы руки в порядке, раздобыл бы я и воду, и харчи, а так… Отрезал ножом кусочки от ремня, этой лапшой в основном и питался. Совсем обессилел. На рассвете подполз к воронке, вижу, на дне вроде вода поблёскивает, обрадовался, скатился вниз, черпанул — гнилая кровь. И вылезти из воронки не могу, уцепиться не за что, только бинты оборвал. Ну, думаю, пожил я хватит. Сполз в кровавую лужу, и сморил меня гут сон. Спал недолго. Услышал голоса. Вижу, два мордатых немца с автоматами стоят надо мной, зубы скалят. Думаю, не дали помереть своей смертью, гады.
Закрыл я свои карие очи, ждал автоматной очереди, а услышал взрыв. Гляжу: один немец скопытился, второй валится на меня, думаю, шмякнется, зашибёт насмерть. Откуда силы взялись, каким-то образом оказался я сверху, и всё, отключился.
Очнулся, чувствую, холодная вода на лицо льётся, только рот подставляй. Наглотался, открыл глаза — кругом лес, рядом человек с бородкой, сидит на корточках, пульс мой щупает. Ты кто, спрашиваю. Я, говорит, святой человек, спасаю грешников своими молитвами… Земляк, говоришь. Он здесь, в Ялте.
— Здесь? Ранен?
— Нет. Пули и осколки его не берут, он же святой. Хотя сам при случае мажет метнуть гранату или пальнуть из пистолета. Прибыл в Ялту с комиссией по расследованию злодеяний гитлеровских захватчиков в Крыму. Увидел меня, спрашивает: в Мекку ходил? Когда перейдёшь в мусульманскую веру?.. Твоя подружка идёт, что делать будем?
Я подставила ему щёку для поцелуя и отвела грозу — Лейла захлопала в ладоши. В парадной форме, при орденах, она выглядела великолепно. Щёлкнула каблуками и, хотя была старше меня по званию, доложила:
— Поступаю в ваше распоряжение, товарищ командир!
— Вольно…
Явился мой мичман, я попросила его навести справки о Темир-шейхе. Оказалось, полчаса назад он уехал на автомашине в Севастополь.
Ахмет поцеловал Лейлу на прощанье, и мы отправились на аэродром.
Лейла во время полётов болтать не любила, поэтому я её ни о чём не спрашивала, летели молча.
Ни Ахмета, ни мичмана, ни старшину я больше никогда не видела. Только во сне.
