сюда. В этом секторе, предположительно, расположены войсковые склады противника. Будьте повнимательнее. Следите за расходом горючего.
Обрадованные девушки улетели. Бершанская опасалась, что они могут в горячке, по неопытности сбросить бомбы на нашу наступающую пехоту, и поэтому направила их в глубь вражеской территории, от греха подальше.
Когда кончились САБы, Валя набрала высоту и направилась на запад. Подлетела к заданному квадрату, приглушила мотор. Моросил дождь, и разглядеть что-нибудь на земле было невозможно. А главное — ни одного САБа.
— Ни черта не видно, — проворчала Люба. — Бомбы жалко. Ну что, бросаю?
— Подожди. Я ещё снижусь, ты понаблюдай.
Прошло несколько минут. На земле — никаких признаков жизни, никаких строений. Где они, склады? Один шанс из тысячи, что бомбы поразят цель.
— Вроде мелькнул огонёк, — сказала Люба. — Десять градусов вправо.
Валя легла на боевой курс. Огонёк, это прекрасно, значит, тут немцы. Пусть не склад, пусть землянка, траншея, блиндаж, кухня, что угодно, лишь бы бомбы не пропали даром.
— Бросила…
Неожиданно стало светло, как днём. Языки белого пламени взметнулись к небу, самолёт подбросило.
— Ура! — хором крикнули девушки.
Заметались лучи прожекторов, рявкнули зенитки, но «По-2», набирая скорость, углубился в набухшую влагой тучу. Ледяные струйки катились по лицам девушек, попадали за ворот, а они смеялись, весело переговаривались:
— Вот это огонёк!
— Я думала, плоскости отвалятся!
— Ну и штурман у меня — снайпер!
— Не хвали, меня!
— Почему?
— Девочки предупреждали: в нашем полку не принято. Такой стиль, понимаешь?
— Ладно, не буду, беру свои слова обратно. Штурман как штурман. Обнаружила цель — бац! — склада горючего нет.
Вот так девушки оказали нежданную помощь нашим наступающим частям: немцы решили, что их атакуют с тыла. Как пожар, вспыхнула паника.
За этот точный удар Валю Пустовойко наградили орденом Славы третьей степени.
Ночь девятьсот двадцать вторая
В эту страшную ночь, с 12-го на 13-е декабря 1944 года, погибла Лейла.
Я заходила к ней днём, после обеда. Она сосредоточенно разглядывала карту, разложенную на столе. Заметив меня, с улыбкой предложила:
— Присоединяйся. Попробуем вместе определить направление главного удара.
В Далеке многие девушки стали увлекаться такими военными играми, на этот раз не удержалась и я. Немного подумала и решительно провела на карте указательным пальцем прямую линию от нашего аэродрома к Берлину.
— Главный удар нанесём здесь.
— Глубокий замысел, — потирая руки, одобрительно сказала Лейла. — В нём есть что-то суворовское. На фланги не обращаем внимания, так?
— Они потом подтянутся.
— Ясно. Отбросим немцев за Одер, и последний бросок — в логово, к Берлину. Меня смущает немного, что справа останется Восточная Пруссия, там наверняка группа армий, — она сделала вид, что призадумалась.
— Мы её отрежем. Не сдадутся, уничтожим.
— Отлично. Передадим свои намётки Ракобольской, пусть проработает детали. Осталось установить срок.
С этим было сложнее, я нерешительно сказала:
— У меня нет чёткого представления о наших резервах. А у тебя?
— Они неисчислимы, — уверенно заявила Лейла.
— Тогда не будем терять времени. Уже середина декабря. Весной помешает распутица. Не до лета же откладывать. Мы должны опередить союзников. От того, кто возьмёт Берлин, будет зависеть многое. Начнём сегодня ночью. Первый удар наносит 46-й гвардейский. Потом артиллерийская подготовка.
Считая, что стратегические задачи решены, я взяла со столика альбом Лейлы и устроилась на её кровати.
— Свободного времени было много. Наверняка написала что-нибудь новенькое или нарисовала? Я погляжу?
— Ничего хорошего, — Лейла пренебрежительно махнула рукой. — Некогда было, вышивала.
Она снова занялась картой, а я перелистывала альбом, внимательно рассматривала рисунки. Цветы. Орнаменты. Воздушный бой: «По-2» в развороте и атакующий истребитель с чёрным крестом, свастикой и драконами. Фашистские снаряды летят мимо цели, а штурман «По-2» бьёт точно: за «мессером» тянется струйка чёрного дыма.
— Руфа сбила этого пирата? — спросила я.
— Нет, это я фантазировала.
— В одно утро вас атаковали два истребителя. Расскажи, как отбивались, поделись опытом.
Лейла выпрямилась, повернулась ко мне. «Написать бы её портрет», — подумала я, любуясь подругой.
Волны каштановых волос, нежное смуглое лицо, умные глаза, беленький подворотничок, похожий на ожерелье, погоны, ордена, тонкая талия, перетянутая ремнём, — эту бы картину в Третьяковскую галерею, ничего похожего там не было, и нет.
Сдержанно, плавно жестикулируя, Лейла рассказывала:
— Немец вылетел из-за облака, выше нас. Мы заметили его сразу, следили в четыре глаза. Я — вниз, к просеке, влево, вправо, он бьёт издали — мимо, мимо. Руфа не стреляет, ждёт момента. Потом закатила длинную очередь, он свечой вверх, и снова в атаку, с другой стороны. Рубанул по плоскости. Вижу, в низине туман — туда. Кое-как ушли.
Летим над лесом. Руфа докладывает: «Ещё один, слева». Прямо наваждение какое-то. В облачности разрыв, уже светло, думаю, этот нас не упустит. И вдруг развернулся, вильнул хвостом и — на запад. Руфа смеётся: «Наших увидел!» Точно, шестёрка «Лавочкиных» навстречу.
— У них не хватает истребителей, чтобы прикрывать бомбардировщики, — сказала я, — и всё же охотятся за «По-2».
— Чему ты удивляешься, — улыбнулась Лейла, — наш полк для них — враг номер один.
— Номер два, — поправила я. — Женщины должны быть скромными. Но мы им крепко насолили, что правда, то правда. Без внимания не оставляют.
— То ли ещё будет, когда до Берлина доберёмся!
Я перевернула страницу альбома и увидела написанное округлым почерком стихотворение.
— Новое! Что ж ты молчала?
Лейла смутилась.
— Тебе не понравится, лучше не читай.
Но я уже читала:
