комсомольцы не могли что-либо уничтожить сами, сообщали в партизанские отряды, а те вызывали авиацию с Большой земли.
Чтобы подавить смелые действия комсомольцев, фашисты устраивали облавы: организовывали карательные отряды. Тюрьмы были забиты молодыми борцами. Среди них нередко оказывались и те, кто никакого отношения к отрядам сопротивления не имел. Всех жестоко избивали, пытали на допросах, потом или расстреливали, или живьём закапывали в землю. Но борьба не прекращалась…
«Оказывается, массовые пытки продолжаются и сейчас», — отметил про себя Миша.
Комсорг своё выступление закончил словами: «Вырвем из когтей смерти братьев литовцев!»
Выдренко опять толкнул Мишу в бок:
— Командир батареи идёт. Сам проверяет расчёты.
— Командир батареи? Сам?.. — Миша вскочил, чтобы оправить обмундирование, но задел головой щиток орудия — каска, слетев с головы, покатилась по земле.
Выдренко поспешил успокоить:
— Ты, главное, не робей, Мишка. Командир батареи у нас душа-человек. Сам узнаешь потом.
Майор Бондарь, сопровождаемый командиром взвода лейтенантом Растороповым, похвалил расчёт за умелое расположение орудия на огневой позиции.
— Молодцы ребята! Здесь не то что фриц — птица не пролетит.
— Немца не пропустим! — ответили дружно артиллеристы, выстроившиеся возле пушки.
Вместе со всеми эти торжественные слова повторил и Миша Сергеев. Но его голос прозвучал то ли робко, то ли слишком слабо. Заметив это, командир батареи подошёл к Сергееву, оглядел его внимательно и спросил:
— Заряжающий рядовой Сергеев — это вы?
— Так точно, товарищ командир батареи, товарищ майор…
Выдренко дёрнул его за рукав, шепнув: «Говори что-нибудь одно: или командир батареи, или майор».
Миша и сам это знал, но соскочило с языка, что поделать!
— Поздравляю вас с принятием в ряды славного ленинского комсомола! — сказал командир батареи и крепко пожал бойцу руку.
— Спасибо товарищ… майор!
Подумать только: всё знает! И то, что приняли сегодня в комсомол, и то, что у Миши тревожно на душе. Именно о таких, видно, говорят: сквозь землю видит.
Командир батареи ещё раз посмотрел на усталые лица артиллеристов, на их ослабшие поясные ремни и помрачнел: походная кухня отстала далековато.
— Ремни подтяните потуже, товарищи! — заметил он по-деловому. — Бой будет тяжёлый. Фашисты хотят захватить шоссе. Поэтому свой главный удар они направят на наш участок и участок соседней, третьей роты. Если выстоим, победа на этом направлении будет обеспечена. Если пропустим фашистов — в тылу начнётся неразбериха.
— Ни один фашист здесь не пройдёт! Верьте нам, товарищ майор, — ответили артиллеристы.
Около восьми часов утра противник начал наступление. Пехота врага двигалась на бронетранспортёрах к возвышенности, занятой батальоном. Вначале был слышен только рокот. Сплошной, но отдалённый. Потом из-за поворота дороги, которая огибала деревню, показались серые машины. Командир батареи в бинокль сразу оценил обстановку, велел приготовиться к бою.
Машины все ползли и ползли, словно земляные жуки. Теперь они были видны отчётливо. «Многовато их, многовато!» — подумал командир батареи, а вслух распорядился:
— Подпустить противника ближе!
Гул фашистских транспортёров, широкие каски солдат, прилепившихся к броне, — всё вызывало в душе Михаила какое-то неприятное, отталкивающее чувство. Он начал было считать вражеские машины, но досчитав до тридцати, сбился от волнения. Кажется, Суворов сказал: «Чтобы победить врага, его нужно ненавидеть душою и телом». Этого чувства у Миши было хоть отбавляй. Но всё равно слегка дрожат колени, лицо побледнело — одним словом, необстрелянный. Но он крепится.
— Главное — не робей, Мишка! — повторяет ему Выдренко снова.
— Нет-нет, я не боюсь, дядя Ваня…
Выдренко нахмурился: «Не дядя Ваня», а «товарищ младший сержант».
Миша не успел повторить: «Так точно, товарищ младший сержант!» — раздалась команда открыть огонь.
Ствол, ухнув, «отвесил поклон», станина чуть подпрыгнула, и едва распахнулся замок, на жёлтый песок плюхнулась дымящаяся гильза.
— Огонь! Огонь!..
Мишу охватил азарт стрельбы.
Повторяя про себя приказ командира, он заряжал и заряжал орудие, а стальной ствол всё ухал и ухал. На поле боя уже дымились пять транспортёров противника. Но враг не прекращал атаки. Некоторые машины подошли совсем близко…
— Прямой наводкой! Огонь!
Били прямо в лоб. Без промашки. Залп — и машину будто застопорило. Вокруг них, как ошпаренные тараканы, сразу забегали, фашистские солдаты. После трёх таких залпов задние бронетранспортёры немцев повернули обратно.
— Вот так, забодай вас муха! Драпаете, фрицы? Жизнь, значит, дорога. Давай живей! Живей! — приговаривал Выдренко, переходя к ручному пулемёту.
Атака была отбита.
Миша, прислонившись к лафету, глядел на поле. Испуская густой чёрный дым, горели семнадцать вражеских транспортёров, а на склоне холма осталось около сотни трупов.
Выдренко вытер потный лоб и, очищая пулемёт от пыли, с радостью сказал:
— Дали им жару, а? Молодец, Миша, не подкачал. Дрался как настоящий артиллерист, спасибо! — солдат поглядел на солнце, добавил — А теперь бери фляжки и дуй за водой. Жара не даёт спокоя…
Вдоль канавы, прорытой рядом с кладбищем, Миша направился за водой. Вскоре он вышел на тропу, что вела к кладбищу и была посыпана чистым жёлтым песком, и заглянул через железную решётчатую калитку. «Здесь порядок», — подумал он, оглядывая аккуратно прибранный погост. На могилах, что раскинулись ровными рядами, камни были побелены, трава подстрижена. Всплыли в памяти слова: «Если хочешь понять уважение народа к своей истории, традициям, постичь уровень его культуры, — побывай на кладбище». Где же он их прочитал? Пожалуй, это неважно. Важна сама суть…
Когда Миша преодолевал подножие холма, в одном месте он запнулся о труп немца, упал — и его чуть не вырвало. «И эти ведь люди! — подумал он. — Но никогда близкие не будут ухаживать за их могилами. О многих даже не узнают, где лежат их кости…»
С воем просвистела и разорвалась мина. Михаил распластался на земле рядом с немецким ефрейтором, который лежал, свернувшись калачиком и прижав к груди уже ненужный ему автомат. В рот попал горячий песок, зазвенело в ушах. «Вот гады, думают — оружие с убитых снимаю». И, подхватив фляги, Миша побежал к своим.
Воду пили по очереди, наслаждаясь каждым глотком, который разливался по телу живительным холодком литовского колодца.
Наступила тишина. Бронетранспортёры, потухнув, тоже затихли.
Командир взвода разрешил вздремнуть.
Во второй половине дня к окопу подошёл пожилой литовец в латаной одежде с большим ведром в руке.
— Товарищи! Микова, ви цепилина! — поставил он на бруствер ведро и снял тряпку, которой оно было закрыто.
— Картофельные котлеты! — воскликнул Выдренко. — Жареные на масле. Даже хрустят! Добра цепилина, добра!
— Куш-тей, куш-тей, — говорил литовец, улыбаясь.
— Миша, ты что, когда брал у него из колодца воду, дал понять, что мы и есть хотим?
