— Как объяснялись? Зубами постучал, да?
— Нет, он ремешок, должно, подтянул ещё туже… — заговорили повеселевшие артиллеристы.
Как выяснилось, Миша ничего не просил. Показал только крестьянину фляжки. Видимо, глянув на измождённое лицо солдата, тот догадался сам. Ничего не скажешь: добрая душа.
Ночь прошла спокойно. А утром немцы снова пошли в наступление, бросив на участок, охраняемый батальоном, восемнадцать танков и батальон пехоты.
Наполняя воздух гулом, танки двигались, выстроившись в шахматном порядке. Эти серые черепахи — не вчерашние бронетранспортёры. Те можно было бить, как орехи. А эти нет, крепкие. Вон сами из орудий садят — только держись.
Расчёт занял своё место. Взгляд у всех устремлён на танки. На лицах напряжение, словно эти ползучие гады карабкаются прямо на сердце. Тело пронизывает холодок. Ожидание тоже становится пыткой, которую нужно преодолеть. Иначе не выстоять.
— Главное, Миша, не робеть, — повторяет Выдренко. Кажется, на этот раз он подбадривает не только Михаила.
Когда вражеские танки приблизились на расстояние ста — ста пятидесяти метров, раздался зычный голос командира батареи:
— По вражеским танкам! Прямой наводкой — огонь! Огонь!
— Огонь!
Первые ряды шахматного порядка окутало пламенем. Из-за дыма и пламени вынырнули задние танки. Их снаряды стали рваться рядом: враг заметил замаскированное зелёными ветками орудие. Менять позицию? Нет, не годится: прекратишь огонь — сомнут. А раздавив тебя, само собой пойдут дальше.
…Как-то вдруг осел наводчик Писаренко, словно не устоял перед порывом ветра. На его место встал Выдренко. Не успел он, взмахнув рукой, крикнуть: «Огонь!» — рухнул с обожжённым лицом в сноп пламени. Миша был чуть в стороне от разорвавшегося снаряда, воздушной волной его свалило на землю. Вскочив, он оглянулся — никого! Остался один. Может, не всех убило? Может, кого только контузило, и он не может встать? Что же Миша сделает один? Или просить помощи у соседнего орудия? Но пока до него добежишь, фашисты будут здесь. Ах, Выдренко… Миша успел его полюбить как брата. И теперь оставить? Он ещё только вчера сказал о Михаиле: «Верим в него… Не подведёт». Нет, Миша должен сражаться один. Если он не сумеет заставить заговорить орудие немедленно, фашисты пройдут по ним, вдавив всех в землю. Вон они уже в пятидесяти метрах. Идут друг за другом, прямо на орудие. Миша, сжав зубы, с отчаянием зарядил орудие и, словно говоря: «Выручай, друг, постарайся», выстрелил.
— У-у-х-х! — пробасило орудие.
Снаряд попал в танк под самую башню, повалил густой дым.
Чтобы не столкнуться с передним, подбитым танком, идущие следом танки вынуждены будут свернуть и подставить под удар свой бок. До этого надо успеть зарядить орудие. Миша заспешил. Замок открылся с лязгом. Едва пустая гильза упала на землю, её место занял бронебойный снаряд. Глаза на прицеле. В запылённом стекле силуэт танка. Ну-ка ближе. Ещё…
Снаряд угодил прямо в цель. Перед орудием горели рядом две груды металла.
Миша подбил и третий танк. Но этот оказался расторопнее других: прицельным выстрелом вывел из строя Мишино орудие. Хорошо, самого рядом не было: бегал за снарядом. Вернулся, а лафет орудия разворочен. Чуть не заплакал с досады.
За стеной дома вновь слышится рёв моторов. Значит, чуда не случилось — вражеские танки не повернули обратно. Выстрелом их теперь не остановишь: нет орудия. Неужели пройдут? И не будет выполнен приказ командира?.. Да есть же гранаты! Вон они лежат на бруствере.
Сергеев схватил одну связку, подержал в руке, будто опробуя на вес, взял вторую, третью…
В тот самый момент поднялся Выдренко. Покачиваясь, встал на ноги и лейтенант Расторопов.
— Главное, Миша, не… — Сильный взрыв заглушил последние слова Выдренко. Это Сергеев, ободрённый тем, что раненые товарищи поднялись в самый критический момент, метнул связку гранат под гусеницы вражеского танка. Второй танк, пытавшийся проскочить мимо умолкнувшего орудия, был подорван Выдренко. Не остался в долгу и лейтенант Расторопов: хотя он был ранен вторично, но и фашистский танк закрутился на месте, как зверь, угодивший в капкан.
Выдренко начал стрелять из пулемёта.
Солнце припекало сильнее. То ли от жары и усталости, то ли от напряжения, по Мишиным щекам тёк пот, глаза лихорадочно блестели. Без пилотки, с расстёгнутым воротником и растрёпанными волосами, он был неузнаваем. Но теперь с ним рядом друзья — и это ободряло. Надвигалось ещё одно железное чудовище. Миша побежал ему навстречу вдоль траншеи. Вот что значит хорошо выкопанная траншея: фашист, вероятно, и не чувствует, что его здесь подстерегает. Пусть идёт… Сейчас, чтобы успокоиться и встретить его хладнокровно, нужно немножко передохнуть.
Миша прислонился спиной к стенке траншеи. Близко разорвался снаряд. Миша невольно вжался в землю, стряхивая с себя пыль. Под тяжёлым танком дрожала земля, осыпался песок с бруствера. Лязг гусениц противно раздирал уши. Казалось, что эта свирепая сила сейчас раздавит тебя, не оставив и живого следа. Хотелось зарыться в землю с головой, чтобы ничего не видеть и не слышать.
Михаил оглянулся и его охватил ужас: он сидел на самом изгибе траншеи. Это же могила! Тут, случись чего, ни за что его не найдёшь. Ещё только не хватало, чтобы написали в деревню: «Пропал без вести». Ну, нет! Мало ли что кому взбредёт в голову. Разве можно добровольно ложиться в могилу? Михаил отполз в сторону. Стой! Куда он спешит без оружия? С чем встретит врага? Вот гранаты, автомат…
В этот миг земля задрожала, как при землетрясении, и начала сильно осыпаться, в траншее потемнело, будто тучи закрыли солнце, в нос ударил горький запах дыма.
— Танк!..
Танк с грохотом перемахнул через траншею — снова показалось солнце и словно осветило парню сознание. Миша вскочил, как подброшенный пружиной, и, вытянувшись вперёд, метнул связку на решётку мотора уползавшего чудовища, сам быстро свалился на дно траншеи.
Когда рванул взрыв, посмотрел на танк — и как раз вовремя: из горящей в десяти шагах машины выпрыгивали фашисты.
В руках Миши застрочил автомат…
Враг на Шауляй не прорвался.
Один против восемнадцати
Машина шла на предельной скорости. Водитель, чтобы не попасть на мину, старался вести её точно по следу идущего впереди танка. Вдруг в глушителях раздался хлопок, второй: «тридцатьчетвёрка» дёрнулась и встала. Сколько ни пытался механик-водитель завести мотор, сделать это не удалось. Судя по всему, машина остановилась надолго — и в самый неподходящий момент!
Задние танки не стали останавливаться: не позволяла обстановка. Чуть сбавив ход, они съезжали на обочину, обходили вставшую машину и снова устремлялись вперёд.
— Эх, отстанем от ребят! — в сердцах стукнул кулаком по колену стрелок-радист. Он хотел ещё что-то сказать, но Закария прервал его и приказал выйти на связь с командиром полка.
Прошло несколько минут — и впереди показался возвращающийся танк. Водитель остановил машину чуть поодаль, в тени деревьев, росших на обочине. Крышка люка откинулась, и полковник Огнев легко спрыгнул на землю.
— Старшина Хусаинов! Допустить, чтобы машина встала во время рейда по тылам врага, это, знаете ли… Это чёрт-те что! Для боевого экипажа это позор!
— Исправим, товарищ полковник!
— Машину или свой промах?
— И машину, и промах, товарищ полковник!
Ответ Закарии понравился командиру полка. Он хлопнул его по плечу и, что-то бормоча себе под нос,
