Португалов наблюдал за Шумиловым и, видимо, не мог понять его реакцию. — Да, впрочем, что я вас мучаю? Хотите, я вас познакомлю с Антонином? Он сам всё вам и расскажет. Признаться, я в эти тонкости не вникал.
— Конечно же, хочу.
— Ну, прямо сейчас вместе сходим к нему. У меня есть время. Он, полагаю, тоже свободен. Антонин работает учителем, преподает в гимназии. И живёт в центре, неподалёку от Николаевской больницы. Рядом городской сад, можно погулять, хорошее место…
6
Антонин Фёдорович Максименко оказался красавцем лет двадцати пяти — двадцати семи. Про такого говорят — ладно скроен, крепко сшит. При своём среднем росте он был пропорционально сложен, лицо имел открытое, чистое, с высоким лбом, ясными карими глазами, с копной рассыпающихся тёмных волос. Наиболее примечательными в его облике были прекрасная осанка и посадка головы, характерные для военнослужащих и столь редкие среди людей штатских.
В момент появления Португалова и Шумилова он занимался самым что ни на есть прозаичным делом — чисткой сюртука. Квартирку Антонин занимал махонькую, но очень чистую. Шумилов, окинув взглядом предметы небогатой обстановки, лишённой каких — либо украшений, фотографий, картинок и вообще посторонних предметов, мысленно определил жильца как человека рационального, скромного, возможно, скрытного и при этом чрезвычайного аккуратиста, возможно, даже педанта. Кстати, из таких людей часто получаются отличные педагоги, так что на выбранном поприще Антонин Максименко вполне мог получить признание.
Португалов представил ему Шумилова, кратко объяснил причину визита. Алексей Иванович пожал протянутую руку и отметил про себя, каким по — мужски крепким и энергичным было рукопожатие его нового знакомого.
— Давайте поговорим на воздухе, — предложил Антонин Максименко. — У меня, знаете ли, и прислуга, и домовладелица очень любопытны, а стены тут картонные.
Они вышли на улицу и двинулись в сторону городского парка. Наступил уже ранний вечер, было умиротворяюще тепло и безветренно. На улицы города высыпала разряженная публика, фланировавшая во все стороны. Зажигавший фонари фонарщик, обряженный в промасленную робу, с пудовой канистрой масла за плечами и лестницей в руках, резко выделялся на фоне светлых парадных одежд гулявшей публики.
— Так вы тоже имели «удовольствие» пообщаться с этой семейкой? — обращаясь к Шумилову с невеселой усмешкой, поинтересовался Антонин. Его губы были сжаты, на загорелых щеках играли желваки; в эту минуту он имел вид весьма непримиримый.
— Я служу юрисконсультом в «Обществе взаимного поземельного кредита» в Петербурге, может быть, вы слышали об этой компании. Она ссуживает богатых бездельников благородного происхождения деньгами под залог их земель. Здесь я нахожусь в отпуске. Александра Максименко через общих знакомых обратилась ко мне с просьбой помочь в покупке земли на очень большую сумму, вплоть до миллиона рублей, — ответил Шумилов.
— Вот как? — встрепенулся Антонин. — Оч — чень интересно!.. Неужели они решились обанкротить донское отделение и увести капиталы, чтобы мне ничего не досталось…
— Не досталось ВАМ? — уточнил Алексей Иванович. — Не совсем понимаю какое отношение имеете вы к капиталам мадам Максименко? Антонин, давайте всё по порядку, иначе мне трудно будет уследить за всеми перипетиями.
— Ну, если по порядку, то это будет долгий рассказ. Поймите меня правильно: я не делаю из этого какой — то тайны, но… просто… кому сейчас интересны чужие беды?
— Антонин, давайте без реверансов. Считайте, что ваши беды интересны мне.
Антонин замолчал ненадолго, потом, собравшись с духом, начал:
— Всё началось одиннадцать лет назад, когда Николай после окончания коммерческого училища уехал в Астрахань. Там он поступил младшим приказчиком в пароходство Егора Митрофановича Дубровина, отца Александры. Правда, о самой Александре тогда ещё ничего не было известно, она появилась в этой истории много позже. Николаю, когда он попал в «Волжско — Уральскую пароходную компанию», было 24 года. Надобно было знать моего брата в ту пору! Мне его всегда ставили в пример, да и было за что. Он был очень толковый, думающий, энергичный, знал подход к людям. Казалось, он никогда не уставал и за что бы ни брался, всё у него выходило споро и весело. Любил учиться, не боялся спрашивать, постоянно с книжкой, с газетой, всегда в курсе всех новостей. Егор Митрофанович его приметил, дал повышение, и уже через пару лет Николай стал его правой рукой. И в конторе управлялся, и почти каждый день в доме у него бывал.
Они вошли в городской парк. В вечернем воздухе разносились вкрадчивые звуки вальса — это оркестр градоначальника развлекал гуляющую публику. Все трое, не договариваясь, остановились и пару минут слушали музыку. Португалов, воспользовавшись образовавшейся паузой, предложил:
— Может быть, заглянем в павильон, выпьем пива? Тут по боковой аллее буквально полста саженей…
Дошли до полосатого павильона, но внутрь заходить не стали, а расположились под навесом. Официант принёс по штофу тёмного баварского портера. Потягивая густой душистый напиток, Антонин продолжил свой рассказ:
— В 1882 г. Егор Митрофанович Дубровин овдовел. Тогда — то в его доме и появилась Александра и её мать — Варвара Андреевна Протасова. Вот уж воистину про неё сказано: на людях Ананья, а дома — каналья! Протасова была стародавней любовницей Егора Дубровина, прижила от него дочку. Но пока была жива жена Егора Митрофановича, и речи не могло быть о том, чтобы Протасову пустили на порог. Овдовев же, Дубровин дал Александре свою фамилию, официально ввёл в семью на правах наследницы, потребовал от остальных дольщиков пароходной компании признания Александры. В 1882 г. по настоянию Егора Митрофановича были выпущены акции. Они были распространены по закрытой подписке, среди узкого круга лиц. Кроме прежних акционеров — двух братьев Дубровиных, их сестры и её мужа — по настоянию Егора Митрофановича появились и новые: Варвара Протасова, её дочь Александра и мой брат Николай. У них были сравнительно маленькие доли — у Александры шесть процентов, у её матери и моего брата — по четыре. Однако, это было проделано не без далёкого прицела и дальнейшие события открыли план Егора Дубровина. Он и прежде был крупнейшим дольщиком, изначально внёсшим самую большую часть капитала, и распоряжался сорока пятью процентами акций. В 1882 году он понизил свою долю до сорока процентов, но с учётом долей матери и дочери Протасовых, а также моего брата Николая, фактически захватил в свою руки всю компанию. После 1882 года Егор Дубровин мог голосовать уже пятьюдесятью четырьмя процентами акций.
Принесли зажаренные колбаски. Это была лучшая закуска на свежем воздухе под крепкое пиво.
— Александре Егоровне Максименко было в ту пору шестнадцать, — продолжил свою сагу Антонин. — С одной стороны — почти ребёнок, а с другой — вполне сформировавшийся человек. Уже тогда было видно, что девушка пошла в мамину породу: сварлива, скаредна, по — бабьи глупа. Учиться не хотела, чтением тяготилась; картинки рассматривать — ещё куда ни шло, как дитя малое, честное слово. Самое скверное было в том, что Александра оказалась чёрствым человеком, недобрым, ярко выраженным эгоистом. Егор Митрофанович Дубровин прямо говорил: «кривое дерево растёт». Однако, это был его единственный ребёнок, чувствовал он ответственность за него перед Богом. Потому стал вынашивать план — женить на ней Николая, брата моего. Он бы мог, по мнению Егора Митрофановича, воспитать Александру, ума вложить, да и приглядеть, где надо, оградить от ошибок. Тогда и компанию пароходную отдать ей было не страшно. Примерно в 1885 г. появилось завещание Егора Митрофановича Дубровина в котором он, догадайтесь — ка…
— Оговорил в качестве условия наследования Александрой Егоровной своих капиталов её брак с Николаем Фёдоровичем, — закончил фразу Шумилов. — Весьма, кстати, распространённая практика в купеческой среде, дабы балбесы — наследники не особенно транжирили состояния.
