— Это твое профессиональное любопытство или личное?
— Чисто профессиональное.
— Я никогда не отвечаю на подобные вопросы. Можешь спрашивать меня о работе, доме, парке, но остальное под запретом. Если бы это интересовало лично тебя, я бы ответил, но ты спросила меня как журналистка… — В его словах послышалась насмешка.
— Без каких-либо личностных деталей очерк выйдет неинтересным.
— Тогда включи те детали, которые тебе известны. Напиши о наших с тобой отношениях. Скажи читателям о том, что ты была моей любовницей. Это придаст очерку определенную пикантность.
— Я никогда не была твоей содержанкой. Мы жили на равных. Я сама, насколько могла, обеспечивала себя.
— И со сколькими мужчинами ты жила на паритетных началах?
— Это тебя не касается!
— Если ты не готова к откровенному разговору с человеком, бывшим когда-то тебе очень близким, то с какой стати я буду изливать душу перед людьми, которых никогда не знал и не видел? Давай заключим сделку: ты будешь откровенна со мной, а я с тобой. Вопрос — ответ. Договорились?
Когда он упомянул об их совместной жизни, Лиз почувствовала, как защемило сердце, как все старательно спрятанные в самые потаенные уголки души воспоминания вырвались на волю. Она уже не могла контролировать себя и хладнокровно следить за ходом своих мыслей.
— Я была слишком занята своей карьерой, чтобы обращать внимание на личную жизнь. У меня был только один мужчина. — Лиз замолчала, намереваясь сказать, что речь идет о дружеских отношениях, но в последний момент передумала. — Полагаю, это несравнимо с количеством твоих романов.
— Все зависит от природы ваших отношений. Они были серьезными?
— Все уже кончено. Ничего не получилось.
— По той же самой причине, что и со мной? Он хотел, чтобы ты бросила свою карьеру?
— Ты сказал: «вопрос — ответ». Пока ты еще ничего не рассказал мне о себе.
— Что ты хочешь знать?
— Сколько женщин побывало в этом доме?
— Ни одной мало-мальски значимой. Как говорят, обжегшись на молоке, на воду дуешь. Здесь на побережье много женщин, которым надоели их мужья. С ними, правда, тоже скучно, но предназначенную им роль они играют успешно.
Говорит ли он правду? Неужели женщины были ему нужны только для удовлетворения своих плотских потребностей? Такая постановка вопроса и возмутила ее и успокоила: намного больнее было бы услышать о его страстных романах.
— Какая мерзость! Точно так же ты мог бы прибегнуть к услугам проституток, если тебе нужно было лишь удовлетворить свою похоть.
— Полагаю, ты мало что знаешь о похоти.
Ник не отрываясь смотрел ей в глаза, и Лиз вспомнила те мгновения, когда они, вернувшись с работы, снедаемые страстью, срывали друг с друга одежду.
— Я никогда не занималась любовью с мужчиной, рассматривая его лишь как сгусток мышц.
Ей было интересно, как он отреагирует, если узнает, что после ее отъезда из Женевы у нее не было интимных связей ни с одним мужчиной. Скорее всего не поверит. Ведь такое понятие, как верность, давно забыто.
— Ты никогда не умела лгать, — упрекнул он ее. Его глаза неотрывно скользили по ее стройной фигуре, заставляя Лиз покраснеть.
— Черт возьми, Ник! Что ты хочешь этим сказать?
Ее гнев, казалось, позабавил его, губы скривились в усмешке, но глаза по-прежнему источали холод.
— Хорошо, попробую выразиться иначе, — процедил он. — Помнишь, ты когда-то любила меня? Так страстно, что порой едва могла дождаться, когда мы придем домой и ты сорвешь с себя одежду. — После стольких лет разлуки Ник все еще обладал телепатическими способностями, что очень нервировало Лиз. — И не надо убеждать меня в том, что ты ляжешь с кем-то другим в постель так же охотно, как когда-то со мной. Я не поверю в это. Ты и сейчас хочешь меня. Я даже не прикоснулся к тебе, а ты уже вся трепещешь. Я могу овладеть тобой прямо сейчас, и ты знаешь, что это правда.
— Если ты хоть пальцем притронешься ко мне, я закричу на всю округу, — предупредила она, едва сдерживая бушевавшие в ней страсти.
Ледяной холод в его взоре внезапно сменился неукротимым огнем, таким знакомым ей и памятным: точно так же горели его глаза, когда их ласки достигали апогея и заключительным аккордом становилось полное единение тел. Но сейчас этот взгляд напугал ее.
— Ты не сделаешь этого. Ты как всегда растворишься в моих объятиях.
В следующее мгновение Ник резко притянул Лиз к себе. Он дал ей время осуществить свою угрозу, но она молчала, и лишь глаза ее сверкали от ярости. Он хрипло рассмеялся.
— Вот видишь? Даже если ты тайно ненавидишь меня, ты не можешь контролировать свое безудержное влечение.
— Если ты попытаешься сделать то, что задумал, это будет считаться изнасилованием, — дрожащим от гнева и страха голосом пролепетала она.
Не сама физическая близость пугала ее. Нет, она страшилась другого — себя, своих чувств.
— Изнасилованием считается половой акт, совершенный против воли женщины, — тихо произнес Ник, глядя на ее раскрасневшееся лицо. В его прищуренных глазах читалось напряжение, скулы заострились. — Ты возбудилась уже при простом рукопожатии. Думаешь, я не заметил этого?
— Будь ты проклят, Ник! Отпусти меня!
— Всему свое время, — почти ласково сказал он. — Но сначала нам надо провести один эксперимент.
Не выпуская Лиз, он приподнял ее лицо и нежно поцеловал в губы. Но почти мгновенно поцелуй стал требовательным и страстным. Она сдавленно застонала, протестуя, но все подавляемые в ней пять лет чувства вырвались наружу, подобно грозному извержению вулкана.
10
Когда он прервал наконец поцелуй, они некоторое время молча смотрели друг на друга, потрясенные силой своих эмоций. Лиз видела и чувствовала, что Ник возбужден до крайности и его не волнует то, что садовник или кто-то другой, проходя мимо бельведера, может услышать их возню и вздохи. Он был прав, утверждая, что может овладеть ею прямо здесь и сейчас.
У нее не было ни физических, ни душевных сил бороться с ним. Его поцелуй заставил ее забыть все на свете, оставляя единственное желание — почувствовать себя слабой женщиной в объятиях сильного мужчины. Решение было за ним. С одной стороны, она презирала себя за то, что так легко сдалась, а с другой — хотела продолжения.
Первым пришел в себя Ник. Отпустив ее и отступив на шаг, он хрипло сказал:
— Я был заранее уверен в результате, как, впрочем, и ты. Но ты до сих пор не знаешь, приглашу ли я тебя сегодня разделить со мной ложе или нет. И не старайся изображать возмущение и уверять меня, что скорее умрешь, чем ляжешь со мной в постель. Ты будешь на вершине блаженства, как было всегда, и тебе это известно. — Дав ей время переварить услышанное, он продолжил: — И, несмотря на то что тебе хочется поскорее удрать отсюда, ты останешься, ибо знаешь, что в противном случае не получишь от меня такого важного для твоей карьеры интервью.
Она уже хотела было дать ему отповедь, как до их слуха донеслись шаги. Появился мужчина в темном костюме и галстуке, по всей видимости дворецкий. Он обратился к Нику:
— Простите, что побеспокоил вас, сэр. Срочный звонок из Америки. Подробности я записал. — Он протянул ему бумажку. — Они просили позвонить им, как только освободитесь.
